Просто вдвоем - Таммара Веббер

Потом произошло то, что произошло. События той ночи наверняка повергли ее в шок, но я не допустил худшего. Мои пальцы сжали карандаш. Я не мог позволить себе спасти девушку, а потом взять в награду и при этом лгать ей, потому что иначе она не станет моей.

Но ведь и у нее имелись на мой счет кое-какие тайные планы, верно? Я мог дать ей то, чего она от меня хотела.

Я попросил ее лечь на живот лицом ко мне. Она подчинилась.

– Так?

Я кивнул, и у меня закружилась голова. Черт, что же я с собой сделал! Желание прикоснуться к ней стало нестерпимым.

Я отбросил карандаш с блокнотом и поднялся на колени, сокращая расстояние между нами. Она не шелохнулась, а когда я провел пальцами по ее волосам, опустила веки. Укладывая прядь так, чтобы она не закрывала щеку, я заметил чуть ниже подбородка крошечную веснушку и с трудом заставил себя убрать руку, не дотронувшись до нее. Жаклин открыла глаза, и я спросил себя, не заметила ли она бурю, которая разыгралась у меня под кожей и в черепной коробке.

Пока я работал, мы оба молчали. Я знал, что она наблюдала за мной, хотя не видела рисунка. Через несколько минут ее глаза снова закрылись. Я закончил набросок и не знал, как быть. Опять встал на колени, подполз к кровати, сел на пятки и стал смотреть. Бесшумное дыхание Жаклин было спокойным и ровным. Я отложил карандаш с блокнотом и подавил желание прикоснуться.

– Засыпаешь? – наконец прошептал я.

– Нет, – сказала она, открыв глаза.

Я знал, что она ошибается, но спорить не стал. Она спросила, готов ли набросок, и я как будто со стороны услышал собственные слова: «Я бы сделал еще один, если не возражаешь». Когда она согласилась, я попросил ее перевернуться на спину. Она так и сделала.

– Ты не против, если я помогу тебе лечь так, как мне бы хотелось?

Она разрешила. Мое сердце прокачивало жизнь по жилам так яростно, словно я выходил из многолетней комы. Каждая деталь казалась яркой, все воспринималось живо и остро. Желание было таким сильным, что причиняло физическую боль.

Сначала мне хотелось, чтобы Жаклин приняла такую позу, будто упала с неба и лежит на спине, как ангел, чье разбитое сердце притянула к себе земля. Но, взяв ее запястье и заведя полусогнутую руку ей за голову, я представил ее в моей постели. В груди у меня застучало еще сильнее. Вторую руку я положил на живот, потом поднял, как первую, и скрестил их. Я вообразил, как Жаклин засмеется и скажет: «Попробуй меня связать!» Картинка была четкой, как воспоминание о вчерашнем дне. Черт возьми!

Я понял, что больше мне нельзя ее трогать, иначе сойду с ума. Поэтому я стал рисовать как есть, сосредоточившись на изгибах линий, на тенях и бликах. Пульс немного успокоился. Дыхание тоже.

Я посмотрел на лицо Жаклин. На ее глаза. Они были широко открыты и изучали меня.

Маленькие руки, по-прежнему покорно перекрещенные в запястьях, сжались в кулаки, потом расслабились. Стало видно, как на шее бьется жилка. Грудь начала подниматься и опускаться быстрее. Голубые зрачки казались такими глубокими, что можно было в них провалиться. Похоже, она меня почти боялась, и я разозлился – но не на нее.

– Жаклин?

– А?

– Когда мы с тобой в первый раз встретились… В общем, я хочу, чтобы ты знала: я не такой, как тот парень…

– Я зна…

Я не дал ей договорить, поднеся палец к ее мягким пухлым губам.

– Я бы ни за что не стал на тебя давить. – Как бы я ни заврался, эти слова шли от сердца: мне нужно было ее доверие. А еще прикосновение ее губ. Нужнее, чем новый глоток воздуха. – И все-таки сейчас мне ужасно хочется тебя поцеловать.

Пришла моя очередь бояться. Я знал: она не позволит. И тогда я уйду. Пусть видит, что в этом на меня можно положиться. Ожидая ответного «нет», я провел пальцем от ее рта по шее к середине груди.

Но Жаклин не сказала «нет». Голосом, который прозвучал чуть слышнее вздоха, она ответила:

– Поцелуй.

Моя первая самостоятельная поездка на машине оказалась не такой, как я себе представлял. Я думал, что мы с Бойсом будем кружить субботним вечером по городку и я подцеплю какую-нибудь девчонку (чье лицо рисовалось мне очень смутно), чтобы свозить ее в кино или в закусочную. Или дед отправит меня за молоком.

Но вместо этого я направился к пристани, а там сел на паром, который ходил круглосуточно семь дней в неделю и на котором так часто переправлялись мы с дедушкой (въезжать по трапу он мне не разрешал). Я приехал на кладбище, забыв захватить цветы. Оказалось, что я очень смутно помнил дедову могилу. Его похоронили всего трое суток назад, но тот день виделся мне, как в тумане. Не верилось, что все произошло на самом деле.

Наконец я нашел надгробный камень своей бабушки и свежий земляной холмик рядом с ним.

Всего неделей раньше мы проезжали по проселочной дороге недалеко отсюда: я сидел на водительском месте, дед – на пассажирском. Он рассказывал мне, как сам в первый раз сел за руль, когда ему было четырнадцать. Тогда он бросил школу и начал работать с отцом и старшим братом. «Я чуть не расхреначил нашу развалюху, пока учился с ней обращаться», – усмехнулся он.

Я попытался вспомнить последние слова, которые мы сказали друг другу, но не сумел. Наверное, мы говорили об ужине, или о моих домашних обязанностях, или о погоде.

А теперь я стоял перед кучкой сырой земли и не знал, что делать. Должен ли я разговаривать с погребенным? Плакать? Дед был уже не здесь. Он не мог меня услышать. Поэтому я не видел смысла в том, чтобы произносить слезные монологи. Если только мне не хотелось послушать самого себя. А мне не хотелось.

Кроме меня, на кладбище были другие одинокие посетители, разбредшиеся по могилам своих родных, и одна многолюдная похоронная процессия. Под большим тентом виднелась гора цветов и венков. Люди, пришедшие проститься с покойником, сидели на мягких складных стульях. Кем бы ни был умерший, в деньгах он явно не нуждался. Я оглядел припаркованные машины. Все они щеголяли эмблемами дорогих марок: «кадиллак», «мерседес», «ауди», даже один «ягуар»… И белоснежный джип Кларка Ричардса.

Какого черта?!

Скользнув взглядом по лицам собравшихся, я быстро его нашел. Он сидел в первом ряду. На нем был черный костюм с белой рубашкой и бордовым галстуком. Русые волосы зализаны назад. Левой рукой он с бесстрастным видом обнимал Мелоди. Она, вся в черном, горестно жалась к нему. Лица одноклассницы я не видел, не различал слез, но даже издалека заметил, как вздрагивали ее плечи, и остро ощутил ее горе.

Справа от Мелоди сидел старший брат Эван, рядом с ним – женщина, в которой я узнал их мать, рядом с миссис Доувер – наверное, мистер Доувер. Похоже, что там собралась вся семья, но, судя по тому, что разместились они в первом ряду, умер кто-то из ближайших родственников.