Опосредованно - Алексей Сальников

Неторопливо оба гонца зарулили в калитку, вид у них был такой, будто они поймали и загрызли осьминога или каракатицу. «Вы черемуху ели, что ли, возле дороги? – догадалась Лена. – Молодцы, чё, ничего не скажешь». И добавила с медоточивым сарказмом, какой выработался у нее как-то сам собой за годы родительства и работы: «Может, ты, Женечка, уже проголодался с дороги? Может, тебе еще раз борща налить?»

Затем постепенно все более-менее улеглось, Веру сунули на веранду, запретив двигаться с места, заново собранная Аня усажена была перед телевизором. К Ане был подсажен Женя, но ненадолго, потому что Лена, пытаясь закончить стишок у себя в комнате, увидела Женю сначала на велосипеде, едущим по садовой дорожке, затем, хватившись, что в доме возникла подозрительная тишина, обнаружила его на крыльце, играющим в «Хартстоун» на телефоне, а после, встревоженная перекрикиваниями между Женей и дочерьми, увидела, что он несет коробку сока с трубочкой, направляясь к веранде. Вера прикрикнула нагло, как чайка, и Женя без раздражения ускорился. «Господи, они будто уже расписаны, у них уже будто трое детей и общая ипотека», – подумала Лена, но прикинула, как бы не забыть выговорить Вере, что такое змеиное поведение никуда не годится.

Отвлеченная писаниной, Лена пропустила приезд Ольги, только запоздало отметила, что, да, характерно хрустели под шинами камешки подъездной дорожки, а по окну скользнуло пятно солнечного света, отраженного от автомобильного стекла. Лена вышла в пытающуюся не стать суетой суету окончательных сборов на праздник. Женя уже тащил коробку с подарком, переступая через Анины подножки, Вера шла к Ольге характерной своей слегка подпрыгивающей походкой, вместе с каждым шагом на ее плечах подпрыгивали лямки сарафана, а волосы на затылке мотались влево-вправо. Каждый раз видя, как ведет себя это каре, когда Вера куда-нибудь движется, Лена непроизвольно думала: «Хоп-хоп, хоп-хоп». Свободная от гипса рука была занята телефоном.

Ольга уже курила какую-то сигарету из тонких, улыбнулась Лене и радостно поздоровалась с ней, при этом успела поймать Женю одной рукой и как-то там потрепала ему то ли нос, то ли щеку, потом последовали обоюдно однорукие объятия с Верой, поцелуй почти без наклона старшей к младшей, по той причине, что близняшки были рослые и очень быстро догоняли как бы сводную сестру, обнимашки с Аней и поцелуй, который, как показалось Лене, мог быть и покороче. Аня еще утром надела джинсы, да так их и не сняла – начала стесняться своего тела, хотя еще и тела никакого не было, стыд перед возможными изменениями пришел к ней раньше, чем сами изменения, настолько вот она была предусмотрительная.

Женя, с приятной Лене деликатностью, попробовал незаметно уйти и пропасть, а Ольга весело предложила ему закинуть велосипед в багажник и проехаться с ними до его дома, Женя, вроде бы, заотнекивался, но сразу было понятно, что согласится – тотчас как Ольга к нему обратилась, в глазах его промелькнула радость, или что-то вроде любопытства. Словно ища одобрения или подтверждения некой своей невысказанной мысли, Ольга взглянула в сторону Лены, так по-доброму широко улыбаясь при этом, что Лена поняла: Ольга ничего не знает, и будет очень нехорошо, когда узнает, а еще хуже, когда Володя проболтается, что Лена знала обо всем очень давно. Терять именно это утро, этот день – не хотелось, не хотелось и портить праздник своим девочкам, хотя бы его начало, поэтому она улыбнулась тоже и только махнула рукой: «Езжайте уже, господи».

* * *

Стишок в голову не шел, к ноутбуку совершенно не было смысла подходить. Первое, что сделала Лена, когда осталась одна, – написала Владимиру, какая же он скотина. Владимир не ответил, его даже в сети не было, сгоряча Лена набрала его номер, но абонент предусмотрительно был вне зоны доступа, так что сказать, чтобы он поменьше распускал язык, было невозможно. В ярости Лена принялась убираться, начав спальней близняшек, где они как бы поддерживали порядок сами, но все равно на подоконнике стояла литровая банка с позеленевшей водой и высохшим до состояния какого-то ведьмовского снадобья букетом, пыльно было под кроватью Веры, фантики лежали возле компьютерной клавиатуры, и две пустые бутылочки из-под «Пепси» прятались за монитором. В складки кресла был засунут дырявый носок Жени с узором из перемежающихся черепов и костей, туда же куда-то был спрятан изрисованный и забытый скетчбук (а на деле что-то среднее между блокнотом и альбомом, просто чуть дороже, чем блокнот или альбом). На кухне тоже творилось что-то не совсем ужасное, но знаковое, так, например, из трех тарелок после завтрака вымыта была только одна, и, скорее всего, вымыл ее за собой Женя, чистой была и его кружка. К счастью, мусорное ведро никто не догадался вынести, и Лена отвлекла себя от мыслей о дне рождения походом до садовой свалки, а там и разговор с соседкой состоялся через сетчатый забор, беседовать было не о чем, поэтому обсудили погоду, то, что жара стоит невыносимая, но хорошо, что с дождями каждые четыре дня. Встретились еще родители одного из выпускников, безуспешно пытаясь всучить Лене миску садовой земляники за высокий балл ЕГЭ, а на свалке Лена увидела ржавый коленвал, как-то еще не подобранный никем на цветмет, и текст попытался связать сравнение его с челюстью, с прикусом (слово «прикус» понравилось ей особенно), и недавно подобранный где-то неуверенный факт, что просодией назывался когда-то танец, сопровождавший стихотворение. Ничем это, впрочем, не кончилось, только переусложнило и без того переусложненный до состояния лабиринта черновик, но хотя бы отвлекло Лену на какое-то время, и теперь она чувствовала неприязнь не только к Владимиру, но и к себе – за ужесточающуюся ломку и невозможность сочинить выход из этой ломки. Все более сердясь, она прошла с пылесосом по двум этажам дома, психуя от того, что на самом деле-то оказалось, что бо́льшая часть комнат не используются вовсе, что когда-то жадно погорячилась, придумав каких-то многочисленных, постоянно гостящих на даче друзей, которые должны были появиться со временем, а так и не появились. Приезжали иногда родители Владимира, будто отрываясь сердцем от собственного сада, дядю приходилось вытаскивать в гости, постоянно разубеждая его, что храпит он не настолько сильно, чтобы слышно было во всех частях дома, плюс, если он приезжал, и был алкоголь, то дядю сильно тянуло после пары бокалов на исповеди и покаяния, а его особенно любимой темой было то, что ближе к смерти жены он уже так устал от нее, больной, что к горю его примешивалось еще и облегчение, когда она все же умерла. Как ни странно, каждый раз слыша эту историю, Лена вовсе не раздражалась, а чувствовала, что ее встряхивают для чего-то, как бы напоминают, что когда-нибудь этакое может произойти и с ней, – да что когда-нибудь? такое могло произойти в различных вариациях в любой момент, с кем угодно вокруг, и с ней тоже, поэтому она испытывала к дяде с каждым разом все больше жалости, раз он пытался выговориться много лет подряд про этот случай, а все никак не мог. Прямо Лена о жалости не говорила, боясь его как-нибудь обидеть, надеялась, что дядя сам все понимает, раз она не перебивает его и не отвлекается.

Думая, что отчасти дело в другом напряжении, а не только в стишке, Лена полезла в душ, потратила всю горячую воду нагревателя на фантазию, почему-то, с Олегом, так что в конце мелькнула даже мысль: «Блин, какой бред!», не выходила из-под холодной воды, в надежде, что озноб притупит желание стишка, но это работало не сильнее, чем зажевывание «Орбитом» тяги к сигаретам. «Они придут радостные, или не радостные, а я их жрать начну вместо веселья или утешения», – в самораскаянии подумала Лена. Не без отчаянья стала она смотреть свои старые записи с готовым, но там ничего не пробирало, из-за того, что по весне тоже было такое затишье, и все было затрачено на ежедневное небережливое перечитывание, через это как-то само собой организовались – почти ненужная стирка, а там и дел было – несколько раз бросить вещи в машину, и готовка ужина, притом, что в холодильнике еще стояли картофельная запеканка и суп, не считая всякой мелочи для перекуса в виде кисломолочных продуктов, яблок и арбузной половины, запеленатой в пищевую пленку. «Спагетти с сыром», поняла Лена, потому что запеканка была одним из любимых блюд Веры и приготовили ее в честь Вериного перелома, борщ не был любимым блюдом ни одной из девочек. Макароны любила Аня, но люто ненавидела Вера («Будто кишки на вилке вертишь», поясняла она неизменно). Вера, впрочем, вычерпала уже некий положенный ей объем сочувствия к гипсу, и пришла пора восполнить то, что было недополучено Аней в те дни, пока все слегка носились с ее сестрой.