Вопрос смерти и жизни - Ирвин Д. Ялом

Когда тебя не стало, я погрузился в пучину беспросветной печали и скорби – да и как могло быть иначе, если я любил тебя с тех самых пор, как мы были подростками? Даже сейчас, когда я думаю о том, как мне повезло прожить свою жизнь с тобой, я сам себе не верю. Как это произошло? Как получилось, что самая умная, красивая и популярная девушка в нашей школе решилась связать свою судьбу со мной? Я слыл занудой и ботаником, играл в школьной команде по шахматам и, вероятно, был самым социально неуклюжим ребенком в мире! Ты любила Францию и французский язык, а я, как ты часто замечала, за всю жизнь не произнес правильно ни единого французского слова. Ты любила музыку и так красиво, грациозно танцевала, а я был напрочь лишен музыкального слуха: в начальной школе меня даже просили не петь на уроках музыки – я портил весь хор. Что же касается танцев, то, как тебе прекрасно известно, партнер из меня никудышный. И все же ты всегда говорила мне, что любишь меня и видишь во мне огромный потенциал. Я никогда, никогда не смогу отблагодарить тебя за все, что ты для меня сделала. Слезы текут по моим щекам, когда я печатаю эти строки.

Последние четыре месяца без тебя были самыми тяжелыми в моей жизни. Несмотря на бесчисленные звонки и визиты наших детей и друзей, я был подавлен и чувствовал себя очень одиноким. Я медленно восстанавливался, пока три недели назад не продал твою машину. На следующее утро, увидев пустое место в нашем гараже, я пришел в отчаяние. Я был сломлен. Я связался с замечательным психотерапевтом и встречался с ней еженедельно. Она мне очень помогла, и я продолжу с ней работать.

Затем, примерно месяц назад, вспыхнула эпидемия коронавируса, поставив под угрозу весь мир. Ни с чем подобным мы раньше не сталкивались. В этот самый момент в США и почти во всех европейских странах, включая Францию, введен двадцатичетырехчасовой карантин. Это невероятно – все жители Нью-Йорка, парижане, немцы, итальянцы, испанцы должны оставаться в своих домах. Все, за исключением продовольственных магазинов и аптек, закрыто. Только представь – закрыт даже огромный Стэнфордский торговый центр! Елисейские поля в Париже и Бродвей в Нью-Йорке опустели. Вопреки всем мерам вирус распространяется, а вместе с ним и общий карантин. Вот заголовок в сегодняшнем выпуске «Нью-Йорк таймс»: Индия, день 1: Беспрецедентные меры – 1,3 млрд индийцев велено оставаться дома».

Я знаю, как бы ты переживала: видя, как наш мир рушится, ты бы постоянно волновалась за меня, за наших детей и наших друзей по всему миру. Я рад, что тебе не пришлось пройти через это: ты последовала совету Ницше – ты умерла вовремя!

Три недели назад, в самом начале эпидемии, наша дочь решила временно переехать ко мне. Как ты знаешь, Ив вот-вот выйдет на пенсию. Когда твои дети уходят на покой, ты понимаешь, как на самом деле стар. К счастью, в эти последние недели руководство разрешило ей работать из дома. Ив – настоящий подарок. Она заботится обо мне, и моя тревога и депрессия постепенно ослабевают. Думаю, она спасла мне жизнь. Она следит за тем, чтобы мы соблюдали все меры безопасности, и ни с кем не контактирует. Гуляя в нашем парке, мы надеваем маски, как и все сейчас, и старательно держимся на расстоянии двух метров от других людей. Вчера, впервые за целый месяц, я сел за руль. Мы поехали в Стэнфорд и прошли от Гуманитарного центра до Овала. Даже там было безлюдно, если не считать нескольких случайных прохожих. Все они были в масках и соблюдали дистанцию. Все пусто – книжный магазин, наш клуб, библиотеки. Я не видел ни одного студента – университет полностью закрыт.

За последние три недели никто, кроме Ив и меня, не входил в наш дом – абсолютно никто, даже Глория, наша домработница. Я буду продолжать платить Глории, пока она не сможет вернуться. То же самое с садовниками, которым правительство рекомендовало оставаться в своих домах и не выходить на работу. Люди моего возраста чрезвычайно уязвимы, и, возможно, я могу умереть от этого вируса, но сейчас, впервые с тех пор, как ты ушла, я думаю, что могу сказать: «Не беспокойся обо мне: я снова начинаю возвращаться к жизни». Ты здесь, со мной, все время.

Сколько раз, Мэрилин, я тщетно напрягаю память: пытаюсь вспомнить какого-то нашего знакомого, какое-то место, куда мы ездили, какую-то пьесу, которую мы смотрели, какой-то ресторан, в котором мы ужинали, но ничего не получается. Я не только потерял тебя, самого дорогого для меня человека, – вместе с тобой исчезла часть моего прошлого. Помнишь, я говорил, что, когда ты уйдешь, ты заберешь с собой большую часть моего прошлого? Мое предсказание сбылось. Например, на днях я вспомнил, как несколько лет назад мы ездили в какое-то уединенное место. Из книг я взял с собой только «Размышления Марка Аврелия» – чтобы уж точно прочесть их целиком. Помню, как я читал, перечитывал и смаковал каждое слово. Но куда мы ездили? Этого я не могу вспомнить. На какой-то остров? В Мексику? Куда? Конечно, это не важно, но все же неприятно думать, что такие чудесные воспоминания исчезают навсегда. Помнишь все те отрывки, которые я тебе читал? Помнишь, я говорил, что, когда ты умрешь, ты заберешь с собой большую часть моего прошлого? Так и случилось.

Другой пример: как-то вечером я перечитывал «Проклятие венгерского кота», заключительный рассказ в моей книге «Мамочка и смысл жизни». Ты, наверное, помнишь, что главный герой этой истории – говорящий венгерский кот, который с ужасом осознает, что приближается к концу своей девятой и последней жизни. Пожалуй, это самый причудливый и странный рассказ в моей писательской биографии, но я понятия не имею, откуда в моей жизни, в моей памяти взялась эта история. Что навеяло ее? Может, это было как-то связано с моим венгерским другом Бобом Бергером? Я представляю, как спрашиваю тебя о том, что вдохновило меня написать эту необычную историю – в конце концов, кто еще писал о психотерапевте, работающем с венгерской говорящей кошкой? Не сомневаюсь, ты помнишь, как родился этот рассказ. Сколько раз, Мэрилин, я тщетно пытаюсь вспомнить… Я не только потерял тебя, самого дорогого человека на свете, – вместе с тобой исчезла часть моего мира.

Я уверен, что приближаюсь к концу своей жизни, и все же, как ни странно, мысль о смерти почти не тревожит меня. Я ощущаю необычное душевное спокойствие. Думая о смерти, я думаю о «воссоединении с Мэрилин». Возможно, не следует подвергать сомнению идею, которая проливает столь целительный бальзам на мою душу, но я – скептик, и ничего с этим не поделаешь. Если уж на то пошло, что на самом деле означает воссоединение с Мэрилин?

Помнишь, однажды я сказал, что мечтаю быть похороненным с тобой в одном гробу? Ты возразила, что за годы работы над книгой об американских кладбищах ни разу не слышала о гробе на двоих. Для меня это не имело значения: я сказал, что хочу лежать с тобой в одном гробу – мои кости рядом с твоими костями, мой череп рядом с твоим черепом. Эта мысль успокаивала меня. Да, да, конечно, разум подсказывает мне, что нас с тобой там не будет: то, что остается, – лишь мертвая, бездушная, разлагающаяся плоть и кости.

И все же идея, а вовсе не реальность, дарует утешение. Я, ярый материалист, заглушаю голос разума и беззастенчиво лелею совершенно фантастическую мысль, что общий гроб может спасти нас от вечной разлуки.