Серьезные люди - Фридрих Незнанский

Плетнев растерянно кивнул и взял трубку.

— Антон, — услышал Плетнев, — постарайся держать себя в руках. Ты уже, считай, на свободе. Я говорил с прокурором, покончат с формальностями и выпустят. Речь о другом. Твоему сыну, запомни, Плетнев, мы пропасть не дадим! Я сам рыть буду, пока не загрызу этих шакалов! Еще раз говорю, держи себя в руках, не переживай, к сожалению, никто из нас не застрахован, однако живем и — работаем. Вот так! Дай Саню.

— Спасибо, Константин Дмитриевич, — Антон вздохнул, не то чтобы с облегчением, но все же тяжкий груз стал словно бы сползать с плеч. — Сань, тебя.

— Да, Кость? Петька поедет? Нет, пусть обязательно возьмет с собой «собровцев», этот серый волк опасен. Особо опасен… Вот когда возьмем, тогда и узнаем, кто ему помогает, Вахтанг или еще кто-то другой…

Турецкий быстро взглянул на Никишина, и тот не успел спрятать растерянный взгляд, когда прозвучало имя Вахтанга. «Вот вам и решение задачки… — сказал себе Турецкий. — Однако же крепко они его боятся. Интересно, за что?»

Макс, знал Александр Борисович, старался вовсю, пробивал базы данных МВД уже в Грузии и Абхазии. Султанянов, известных в преступном мире, нашел двоих: Гарика Грантовича и Вардгеса Григорьевича. Первый проживал в Кутаиси и, по последним данным, отошел от воровского промысла, занялся бизнесом. Второй — вор в законе, трижды судимый за убийство и вымогательства, исчез из поля зрения правоохранительных органов Абхазии в двухтысячном году. Следы потеряны. До исчезновения проживал в Гагре, имел собственный дом на улице Ленина. Есть родственники, но они давно отошли от криминальной деятельности. Значит, Вардгес. Вот его и надо искать. Впрочем, он вполне мог изменить не только фамилию, но и имя. В конце девяностых сделать это было очень легко. Как, в общем, и сейчас, если у тебя есть большие деньги… Но если — Вахтанг, он наверняка не уйдет далеко от своего имени, надо искать подобное.

— А как, между прочим, Султанова нашего зовут? — такой вот вопрос задал Турецкий Щербаку и Максу. — Султан Султанов — это племянник, а сам он — как? Может, не азербайджанец, а армянин? Я их в прошлые годы в Гаграх много видел…

И уехал, зная, что они должны были найти и сообщить. Филя тут же умчался к «Султану», чтобы там узнать, как зовут хозяина, Щербаку было бы опасно это доверять, его там уже знали. А ехать к Устинцеву, который, естественно, знает, нежелательно: узнает и предупредит возможного преступника. А у Филиппа должно получиться, аккуратно расспросит какую-нибудь девушку — из обслуги: и как дома зовут хозяина, и как близкие друзья его кличут, и как официально, по паспорту, а может, у него и «погоняло» имеется? Ничего нельзя исключить.

Впрочем, назвать этого Султанова — толстого, лысого, противного, заискивающего — крупным уголовным преступником, имя которого произносится с трепетом душевным даже в тюрьме, Турецкому никак не приходило на ум. Что-то не связывалось. Но, с другой стороны, почему «кошмар окрестных деревень», как говорится, должен внешне выглядеть каким-нибудь действительным «ужастиком» из мультфильма? Вовсе нет. Если у него под рукой бригада «отморозков», готовых по слову хозяина пустить кровавую юшку из любого, на кого он укажет, и еще, если подобное уже бывало, случалось, тогда даже и у опытных воров в законе такие «беспредельщики» могут вызывать только страх и отвращение.

— Ну, ладно, — подвел итог Турецкий, — когда вы, господин следователь намерены решить вопрос с освобождением Плетнева и принесением ему извинения за немотивированный арест и содержание в тюремной камере? Надо позвонить прокурору, или вы сами догадаетесь?

— Ваш сарказм, господин Турецкий, — с любезной, издевательской ухмылкой ответил Никишин, — не очень уместен в данной ситуации. Вам, как никому другому, известны случаи, когда отдельные рабочие версии заводили следствие в тупик. Что ж, раз не доказано, мы поступим исключительно по закону. И освободим, и принесем извинения.

— А с незаконным содержанием подозреваемого в камере с уголовниками как быть, пока вы будете действовать по закону?

— Да ладно, Сань, — махнул рукой Антон. — Не думайте сейчас об этом, лучше Васькой занимайтесь, у меня душа неспокойна.

— Можно подумать, у кого-то она спокойна… Я надеюсь, господин следователь, что вы обретете визу прокурора на вашем справедливом решении, не откладывая дела в долгий ящик?

— Мы постараемся, господин Турецкий, — без всякой охоты сказал Никишин. — А вы сейчас — на выручку?

— Да, разумеется, куда ж еще.

— Поставьте в известность, если удастся?

— А ваш-то интерес каким боком здесь просматривается, не пойму?

— Ну как же, общее дело!

— Ах, уже общее? Ну, хорошо. Хотя и не могу обещать сразу.

Турецкий и Гордеев поднялись, чтобы уже уходить, и протянули руки Плетневу — попрощаться. Но тот продолжал сидеть молча и отрешенно, глядя в пространство и что-то бормоча при этом себе под нос.

— Ты чего, Антон? Вспомнил что-то?

— Рог… рог… — вслух произнес Плетнев и поднял глаза на Сашу. — Его «рогом» звали, кажется…

— Кого?

— Ну… того, который мою жену… со вторым… — У Антона сжались кулаки, стиснулись зубы и натянулась кожа на скулах. — Да… только проверить… по делу…

Турецкий немедленно вызвал по телефону Костю и сказал:

— Нам надо срочно выяснить по делу Плетнева, как отчество тех подонков, которые убили его жену. Костя, кажется, горячо!

— Могли бы и не звонить, — спокойно заметил Никишин. — Я недавно листал материалы дела. Фамилия одного из погибших от руки Плетнева действительно Рогов. Владимир Михайлович Рогов. И проживал он до своей смерти на Мурановской улице, в том самом доме, который назван, напротив «Будапешта».

— Вот и мотив! — воскликнул Турецкий и уничтожающим взглядом впился в следователя. — И ведь вы это знали.

Тот протестующе замахал руками.

— Не надо, — остановил его Александр Борисович, — вот возьмем его и спросим. А он — скажет. Все расскажет. Соловьем, мерзавец, заливаться будет! А лично вам я по-свойски хочу напомнить, что ничего не забываю. Ни угроз, ни благодарности. Так что работайте, младший советник юстиции. Антон, пока, а мы побежали, держись! И — никакого раздрая, да, Юра? Все будет жестко!

Адвокат с улыбкой, подмигнув Плетневу, кивнул и пожал ему руку.

У двери Турецкий поднял кулак — «Но пасаран!» — хорошо известным в прошлом уже веке жестом испанских коммунистов, широко распространенным, к слову, и в Советском Союзе…

Рогов загнал «восьмерку» во двор, под навес у сарая, так что со стороны улицы ее не стало видно. Отворил дверцу машины, высунул наружу ноги и закурил привычный «беломор». Тюремные привычки — самые крепкие, кажись, загляни в любой киоск — глаза разбегаются, а вот цены останавливают. Вот и шаришь в поисках привычных папирос либо «примы», бычок которой так славно дотлевает в пальцах. За своей спиной, на заднем сиденье, он услышал шевеление и сдавленный стон, но тоненький. Мешок, лежащий на сиденье, задвигался сильнее.