Серьезные люди - Фридрих Незнанский

Он расстроился. Верные люди провели его от самой зоны до Москвы, нужные наводки дали, помогли в трудную минуту. Подводить их не следует. Вышел он и на большого авторитета, с которым, правда, с глазу на глаз не встретился, но паренек-грузин прибыл, выслушал внимательно, а после сообщил, что помощь по просьбе лагерных авторитетов будет Рогу оказана. Есть те, которые помогут. Да только сорвалось у них, а Плетнев, падла, из всех переделок вышел победителем. Вот только на последних «кидалах» подсел, наконец. Этих-то не жаль, от Вахтанга, так звали авторитета, пришло указание, что с ними Рог может поступать по своему усмотрению, они «запели», так донес авторитету его помощник. И наказание, и подстава — двумя ударами ножа.

Но этого поганого ментяру отпустили, так понял Рог, когда увидел Плетнева, освобожденного от наручников. И тут ушел! Однако повезло с его сынком, а верный человек из «крытки» сообщил, что никто Плетнева не отпускал, просто наручники сняли по требованию прокурора из Генеральной прокуратуры, который мазу за дружка своего держит. Вот из его дома-то и увез Рог волчонка. И послал новую «маляву» Рябому — для Плетнева. Очень ему понравилась новая идея замочить и девку, которая гуляла до школы с волчонком, а потом ездила на свиданку с Плетневым. Вот это — месть. Самого бы еще достать, и тогда отпустило бы душу Рога. Не верил он, что его Вовка мог так издеваться над бабой. Какие-нибудь отморозки, небось, порезвились, а свалили менты на того, кто под рукой оказался. Пил, говорят, Вовка, ну и что? Молодой ведь еще, только на будущий год — в армию, под осенний призыв не попадал, восемнадцать-то, вон когда будет, под зиму…

И ведь в суде оправдали же, в конце концов! Так эта падла Плетнев свой самосуд учинил… Ничего, отольются вам слезы невинного…

Картошка сварилась. Рог попробовал ее концом ножа. Хороший нож — длинное, широкое лезвие, как тесак, и ручка костяная, для работы — в самый раз. Достал картофелину, покидал привычно в грубых ладонях, понюхал, хрен ли базарить-то, сойдет. Вернулся к столу и стал очищать кожуру, прислушиваясь к шумам с улицы. Теперь постоянно приходится прислушиваться. Но пока, как говорится, Бог миловал…

Васька высунул голову из душного и пыльного мешка и чихнул. Огляделся, обнаружил всякое барахло, наваленное у стен, и только он сидел на полу, придавленный старыми стульями, какими-то ящиками, тряпками. Наверно, хозяева все это на топку пускали. Он вылез из мешка и поежился, потер затылок, этот гад ударил его, когда тащил в лифт, а потом, на выходе из дома, треснул еще раз, — это чтоб он не кричал и не дрыгался. Хотел укусить руку, снова получил по голове. Уже не помнил, как в машине очутился, которая ехала. Но оказалось, что он уже сидит в мешке, ни повернуться, ни спину распрямить. Долго ехали. Потом его тащили и кинули на какие-то чурбаки, палки, — было больно коленкам. Но теперь хоть дышать можно…

Вспомнил, как ему однажды в детдоме «темную» старшие пацаны устроили, — не хотел отдавать им за так найденный большой бычок, думал на кусок сахара выменять, сам-то не курил. А те навалились, — и отняли, и «темную» устроили. Кажется, до сих пор бока болят. И вот, только позабыл, как снова этот гад напомнил… «Ну, гад, не дождешься, все равно сбегу!» — сказал себе Васька и начал внимательно осматриваться. Попробовал толкнуть дверь, но та и не шелохнулась, зато с той стороны что-то брякнуло. Понял: закрыто. Но зато есть окно.

Васька подставил ящик и взобрался на него. Окошко, конечно, тесное, но если постараться и руки по очереди, то может получиться, вспомнил, что в детдоме так получалось, когда в старый амбар лазали. Прятались там. Вот только стекло надо вынуть осторожно.

Он снова огляделся и увидел на полу стержень отвертки без рукоятки. Поднял, попробовал отогнуть гвозди, которые прижимали стекло к оконному проему. С двумя получилось сразу, и Васька обрадовался. Предпоследний отогнул, правда, с трудом. А вот с последним гвоздем его постигла серьезная неудача. Гвоздь уже отжимался, но он слишком сильно, наверное, надавил на стекло локтем, который выставил для упора. А стекло треснуло и посыпалось наружу. Васька так и замер от страха, что его услышат.

И точно, как старался ни дышать, но в двери загремело, она отворилась, и в кладовку, заняв половину ее своей тушей, ввалился сам гад. Васька попробовал выставить перед собой жало отвертки, но тот и внимания не обратил. Как-то ловко ударил по голове и отшвырнул Ваську в сторону, а по пути еще и отвертку успел выхватить.

Мальчик упал на ящики, но его подхватила сильная рука за шиворот, подняла и встряхнула. Он увидел прямо перед собой маленькие, острые зрачки, окруженные красными белками. Гад оскалился, и тут Ваське действительно стало страшно, — как волк. И зубы отвратительные, корявые, коричневые.

Этот мужик вынес его за шиворот из кладовки, подобрав кусок веревки с пола. А в единственной комнате, где топилась железная печка, труба от которой поднималась почти к потолку и выходила наверху стены, положил его лицом вниз на диван — одно название, пружины лезли со всех сторон, — и веревкой стянул ему ноги до боли. И так оставил лежать. Но, едва он отошел, Васька упрямо перевернулся и сел, пытаясь ослабить узел веревки.

А гад этот противный, от которого несло водкой, со щербатым ртом, только ухмыльнулся страшно и хриплым голосом проговорил:

— Что, волчонок, бежать собрался? Хрен тебе, мы с Вовкой не позволим…

Васька обернулся, но никакого Вовки в комнате не обнаружил. Значит, их двое, а Вовка, наверное, стережет на улице. Плохо дело, но бежать все равно надо. Придется переждать, пока этот нажрется водки и заснет. У сторожа в детдоме всегда так бывало: главное, дождаться — и можно отрываться куда-нибудь…

— Слышь, Вовк, а он, оказывается волчонок, — неизвестно кому сказал гадский мужик, потому что тот, во дворе, вряд ли его слышал. — Эй, волчонок, жрать хошь?

Ваське почему-то захотелось есть, он увидел толстые куски колбасы на сковородке.

— Хочу. — Решил, что таким образом сумеет отвлечь внимание.

Но мужик бросил ему не колбасу, а горячую картошку. Васька поймал, но обжег руки. И начал ее перебрасывать из ладони в ладонь, дуя при этом, — пригодился детдомовский опыт. Очистил часть кожуры, вонзил зубы, попробовал и поморщился. А мужик заметил:

— Чо, не нравится? Интеллигент вшивый. Жри, другого не дам.

Он налил себе новый стакан, выпил, сунул в рот кусок колбасы, такой, что серые его щеки раздулись, как у огромного хомяка, и стал медленно жевать. При этом глядел остро на Ваську, и тот ежился, жуя сладковатую какую-то картошку. Ему б немного соли, но соль была на столе, а со связанными ногами не допрыгаешь.

— Чо морщишься? — прохрипел тот.

— Сладкая, нам в детдоме такую давали…

— Так ты детдомовский, что ли? — неожиданно заинтересовался Рог, почему-то почувствовав к пацаненку что-то вроде симпатии. Но это не остановило бы его от принятого решения. Просто появился собеседник, какой-никакой.

— А Плетнев, что ль, твой батька?

— Ага, мой. Когда мамка померла, меня в детдом отдали. Отец тогда в больнице был.