Черно-белое мышление. Почему мы стремимся к категоризации и как избежать ловушек бинарной логики - Кевин Даттон

Ухабистая и разбитая, она привела нас туда, где мы находимся. Но в последнее время этот путь стал намного быстрее и загруженнее. Ответвления росли в геометрической прогрессии, и большие, страшные перекрестки возникли из ниоткуда. Мир наших предков был намного проще, чем тот, который мы сейчас занимаем. Для начала его диаметр составлял всего несколько десятков миль. Общества были небольшими, насчитывающими не более 50–100 членов, и были изолированы от других групп. Окружающая среда была стабильной. Вызовы были простыми и краткосрочными. И категоризация четкая. Антилоп нужно было заколоть копьем (бей), львов нужно было избегать (беги). Родственникам нужно было помочь (мы), а вторгающимся племенам оказать сопротивление (они). Добычу с охоты делили (правильно), но не избегали товарищей внутри племени (неправильно).

Иными словами, система принятия решений эволюционировала для согласования четких, чистых, черно-белых траекторий, не обремененных контекстом и обстоятельствами, чтобы проложить прямой, непрерывный путь к безопасности, успеху и выживанию. И эта эволюционная дорога, ведущая нас от рассвета кембрийской эпохи к колыбели постправды Трампа, продолжает функционировать. И мастера убеждения, и влиятельные лица, знакомые с этой местностью, полностью и всесторонне используют преимущества этой трассы.

Однако сегодня мы живем в эпоху, когда движение на полосе «мы или они» особенно загружено. Оно стало местом, где все более нетерпимые и близорукие торговцы «правдой» – правительства, лоббисты, политики – перевозят свои хэштеги и распространяют свои ключевые слова. Не так давно чувство вины и ответственности за этичность поставляли по полосе «правильное или неправильное», и там, на скоростной дороге, ведущей к совести, колонны принципиальных и ответственных действий с грохотом устремлялись к исчезающему моральному горизонту. Но правда, реальность и объективность с тех пор изменили свой курс. В наши дни, например, вместо того чтобы обсуждать крупный глобальный инцидент с точки зрения правых и виноватых, – например, химическую атаку на сирийских повстанцев в городе Дума в 2018 году, – находятся те, кто скажут, будто атака была частью учений сирийской системы гражданской обороны, или «Белых касок»[84], как их чаще называют в средствах массовой информации, и целью этой атаки была провокация джихадистов и террористов.

Нетрудно найти другие примеры. Возьмите веб-сайт LyinComey.com, созданный Республиканским национальным комитетом одновременно с выпуском мемуаров бывшего директора ФБР Джеймса Коми. Коми, совершившего блестящий недемократический маневр, освободили от обязанностей еще весной 2017 года из-за симпатии к России. Но, очевидно, между ним и Трампом были и другие разногласия. Некоторые также считают, что любая биография, не говоря уже об этой, которую явно выпустили, чтобы свести счеты, всегда наполнена лестью по отношению к ее главному герою, а острые углы в ней будут смягчать. В реакции Белого дома на эту книгу было примечательно то, как небрежно и решительно там опровергли утверждения Коми из его биографии. Сайт не просто мешал Джеймсу и опровергал его точку зрения. Там облили историю Коми грязью и заявили, что описанные Джеймсом события вообще не происходили.

Декарт ошибался. «Я мыслю, следовательно, я существую» уже не работает. «Мы существуем, следовательно, я думаю» – вот что теперь актуально.

Неудивительно, что в эпоху Twitter, Facebook, Instagram и других социальных сетей явление, когда правдивость или ложность утверждения зависит от того, считают ли человека «своим» или «чужим», обрело имя. «Племенная эпистемология», по словам американского блогера Дэвида Робертса, обращается к предвзятому способу мышления, при котором «информацию оценивают не на основании соответствия общепринятым стандартам доказательств или соответствия общему пониманию мира, а с оглядкой на то, подкрепляют ли слова ценности племени». По словам Робертса, то, что хорошо для сообщества, становится правдой для его членов.

В словах блогера вполне, может быть, что-то и есть, но эта мысль не нова. Наша древняя склонность к трайбализму всегда оказывала прямое и мощное влияние не только на то, как мы думаем о мире, но и на то, как мы на самом деле его видим.

Разделение, решение, высмеивание

В один шумный субботний день в ноябре 1951 года Dartmouth Indians («Дартмутские индейцы») и Princeton Tigers («Принстонские тигры») – две американские футбольные команды колледжей – сразились друг с другом на стадионе Палмер в Принстоне. Это была последняя игра в сезоне, и она была непростой: в ход пошли кулаки, и во второй четверти матча защитник из Принстона был вынужден покинуть поле из-за сотрясения мозга и перелома носа, а в третьей четверти его соперник получил перелом ноги.

Несколькими днями позже одно из изданий принстонского колледжа, The Princeton Alumni Weekly, назвало игру «отвратительным представлением» и высказало мнение, что «вину за случившееся нужно возложить на Дартмут». На страницах журнала говорили, что команда Принстона смягчала удары, но битва между редакциями двух колледжей продолжилась, когда участникам сражения на поле уже закрепили гипс на сломанных конечностях.

Как ни странно, студенческая газета Дартмута The Dartmouth смотрела на вещи иначе. Да, игра была контактная, признала редакция. Но травма квотербека «Тигров» была неизбежной. Кроме того, в Дартмуте обвиняли противников в ханжеской и лицемерной игре, а также писали, что команда Принстона в течение беспроигрышного сезона сама избавилась от ряда главных игроков своих соперников, и это похоже на стратегию.

Споры продолжали бушевать, а обвинения сыпаться еще долго после финального свистка. Но не все, как выяснилось, были в гневе. Различия в точках зрения между противниками вдохновили психологов враждующих колледжей выяснить, почему учащиеся двух престижных образовательных учреждений были готовы дойти до драки, разбираясь в итогах прошедшей игры.

Через неделю после матча специалисты опросили студентов Дартмута и Принстона. Их спросили, кто виноват в случившемся, и учащиеся из Принстона вновь обвинили во всем противника, в то время как в Дартмуте считали, что на обеих стронах конфликта лежит одинаковая ответственность. Чтобы избежать предвзятости участников опроса, психологи пригласили в лабораторию две новые группы студентов – одну из Принстона, другую из Дартмута – и на этот раз представили им запись самой игры, а затем задали все тот же вопрос: «Кто первым начал играть не по правилам?»

Результат был ошеломляющим: несмотря на то, что перед участниками опроса были очевидные факты и доказательства, студенты из двух учебных заведений продолжали спорить по поводу того, что произошло на самом деле. Психологи были совершенно ошарашены, заключив, что: «…“одинаковые” сенсорные сигналы, исходящие от футбольного поля, передаваемые через зрительный механизм в мозг, вызывают различный отклик у разных людей». Они предположили, что каждый человек видел свою версию игры и для каждого она была абсолютно реальной.