Серая мать - Анна Константиновна Одинцова

Толенька покинул квартиру последним, прижимая сложенные руки к животу. Напоследок он еще раз принюхался. Заметив, что Олеся смотрит на него, он фыркнул по-звериному, а потом вдруг сообщил вполголоса:

– Серая Мать забирает ее себе. Уже все, забирает.

– Как это? – не поняла Олеся.

– Потом узнаешь, – Толенька шагнул к ней и, сверкнув глазами по сторонам, свистящим шепотом добавил: – Не ходи туда больше, не ходи! Опасно.

– Но…

– Пора идти! – обычным голосом перебил Толенька и выскочил из тамбура. – Собирайте, что велено, и пойдем!

С этими словами он обогнул остальных и юркнул к себе. Но прежде Олеся успела заметить перламутровый краешек то ли маленькой чашки, то ли фарфоровой фигурки, которую Толенька старательно прятал в ладонях. Несомненно, это была одна из безделушек Ангелины. Вспомнилась обгоревшая комната в двадцать четвертой квартире, полная чьих-то (явно не Толенькиных) вещей. Значит, Ангелинина вещица пополнит эту коллекцию.

«Серая Мать забирает ее себе».

Залежи вещей.

Двадцать лет.

– Куда вы собираетесь? – разнесся по лестнице тревожный голос Аллы Егоровны.

Виктор Иванович попытался объяснить, но она сразу же замотала головой:

– Нет, нет, нет! Там опасно! Кто знает, что там такое! Радиация, химия… Нет, нам туда нельзя! Нас уже скоро спасут, надо просто дождаться.

– Аллочка, ну о чем ты…

– Витя, они же по радио объявили утром! Ты что, не слышал?

Олеся глянула на оторопевшего Хлопочкина и помрачневшего Семена. Оба молчали.

– Алла Егоровна, – осторожно начала девушка, – радио не работает. Телефоны, Интернет, телевизор – ничего не работает, помните? Вам показалось…

– Вы что, меня за сумасшедшую держите?! – взвилась пожилая женщина. На припорошенных пудрой щеках вспыхнул румянец. – Нас спасут! Уже скоро! Надо просто подождать дома!

– Алла Егоровна, – жестко вклинился Семен, – радио нет. Связи нет. Мы попали в какую-то аномалию, и никто нас отсюда не вытащит. Никто не говорит, что вы сумасшедшая, но радио – это глюк. Эта аномалия обманывает нас, путает мысли. Вода, еда – это самое важное. Разберемся с этим – будем думать, что дальше.

– Нет-нет… – пробормотала сникшая Алла Егоровна. – Вы не понимаете…

– Аллочка, пойдем, – Виктор Иванович взял ее за плечи и увлек в сторону их квартиры. – Значит, берем канистры, и у лифта, – бросил он остальным.

10

После ухода незваных гостей Ангелина тщательно заперла дверь: верхний замок, нижний замок, ночная задвижка. Больше никого впускать она не собиралась. Особенно этих. Мысленно представив Семена и Хлопочкина, она гадливо сморщилась и резко передернула плечами. От этого движения все ее желеобразное тело содрогнулось.

Знала она таких. Прекрасно знала! Парень (растрепанный, как пятерней причесывался!) – оторви и брось. Сам ухмыляется, а глаза дикие, как у наркомана какого-нибудь. У нее половина школы таких подрастает! А второй, старый, тоже не лучше. Обозвал соседку из двадцать первой и бровью не повел. Хам! И как его жена терпит? Хотя сама, по всей видимости, та еще заноза.

И девица эта рыжая… На вид школьница, а уже медсестра. Рану вот ей перевязала. Молодец. И почему она с этим наркоманом все время таскается? Что она в этом недоноске нашла?

А что они все находят?

Звучавший в голове голос матери давно стал привычным. Той давно уже не было на свете, все, кончилась, а знакомый до зубовного скрежета голос все равно время от времени продолжал преследовать Ангелину, раздавая тычки даже из могилы.

Что все эти малолетние шлюхи находят во всяких козлах?

Ангелина знала что. В основном теоретически, но и этого было достаточно.

Ее практические познания в этом вопросе ограничивались одним-единственным случаем, когда Ангелину, тогда еще пятнадцатилетнюю девочку, прижал к стене тетиного подъезда пьяный сосед. Его мерзкая лапа, синяя от наколок, скользнула Ангелине под юбку, стремясь к тому потаенному месту, которое мать категорически запрещала трогать (исключениями были только мытье, посещение врача и, в далеком и неопределенном будущем – законный муж, если, конечно, найдется достаточно приличный мужчина). Страшно представить, что могло бы произойти, если бы на крик Ангелины не прибежала тетя Катя!

Все могло бы произойти. Все что угодно. То самое, прости господи.

Ощущая подступившую от гадких воспоминаний тошноту, Ангелина обхватила себя руками. Перевязанное плечо вспыхнуло болью. Пришлось разомкнуть даже эти единственно доступные ей объятия.

Возможно, было бы лучше, если бы тот урод тогда… Возможно, после этого она бы не так боялась… С другими… Мать все равно обращалась с ней так, словно он это сделал. Словно она сама была виновата.

Конечно, виновата! Ляжки выставила и пошла! Еще бы покороче юбку надела!

А теперь она…

А что она?

Где?

А…

Все хорошо, дорогая. Здесь ты в безопасности.

Голос тети Кати. Не злобной карги, превратившей собственную дочь в закомплексованную старую деву (называть эту каргу матерью Ангелина больше не желала), а тети, которая спасла ее тогда в подъезде. Любимой тети Кати, ушедшей гораздо раньше, чем карга. Единственной, кто по-настоящему любил Ангелину.

Теперь ложись, дорогая, отдохни. Скоро мне потребуется твоя помощь. Нужно набраться сил.

Ангелина так и поступила. Стряхнув с ног тапки, она повалилась на кровать прямо поверх стеганого покрывала, которое обычно берегла и тщательно сворачивала, прежде чем лечь, и отвернулась к стене.

У тебя впереди кое-что действительно важное. Настоящая жизнь.

А теперь засыпай.

Убаюканная мягким тетиным голосом, Ангелина вскоре заснула. Пропажи перламутровой кофейной чашечки она так и не заметила, а о Толеньке почему-то и вовсе не вспомнила.

11

Толенька уже ждал у лифта. Поверх своих обносков он накинул затасканную темную куртку со сломанной молнией. Через плечи крест-накрест были перекинуты две самодельные матерчатые сумки с длинными ручками: одна с пластиковыми бутылками, другая пустая. Он по-прежнему был босиком.

Первым делом Толенька подскочил к ним и по очереди принюхался к каждому.

– Да, еще есть, еще есть… – бормотал он при этом. – Ничего, нюхачи спят… Нюхачей в обход обойдем, ничего…

Закончив с обнюхиванием, он вернулся к лифту и нажал кнопку.

– Пойдемте, пойдемте, – тощая рука привычным жестом загребала воздух. – Долго собирались!

Вчетвером втиснулись в лифт: сначала Олеся с Семеном, потом Толенька и Хлопочкин. Кабина больше не сияла чистотой, не манила ярким светом. Пол и стены были присыпаны тем же слоем сухой пыли, что и подъезд, металлические кнопки объела ржавчина, квадратная лампа под потолком едва светила. Хлопочкин шевелил губами и нижней челюстью, как будто перекатывал во рту леденец. Сосед был мрачен и чуть ли не до хруста сжимал ручку канистры. Олеся слышала, как он грохнул дверью своей квартиры, а перед этим рявкнул:

– Алла, прекрати! Сиди тут, если хочешь! Я все сказал!

Когда Хлопочкин появился из тамбура,