Разведчики и шпионы - Станислав Зигуненко

Вторым гостем был полковник Кребс. Тот самый, который накануне падения Берлина, уже в звании генерала и последнего начальника германского Генерального штаба, явится к генералу Чуйкову с просьбой о мирных переговорах. А когда ему было отказано, то Кребс вернулся в свой бункер и застрелился. Пока же он присутствовал на первомайском параде Красной Армии и с трибуны оценивал ее вооружение и боевые возможности.

В канун самого начала войны Кегель был свидетелем срочного отъезда на родину семей сотрудников посольства и других немцев, находившихся в СССР. А 21 июня он видел, как во дворе посольства жгли архивы и прочие важные документы. Это было явным свидетельством предстоящего начала войны, и об этом Кегель немедленно информировал своего связника. Но где затерялась эта информация?

После начала войны Кегель вместе с другими сотрудниками посольства выехал на поезде в Берлин. По дороге на одной из остановок в поезд сумел проникнуть сотрудник внешней разведки Леонтьев и передать агенту записку с условиями связи со Штебе.

Между тем Штебе передавала в Москву полученные от фон Шелия и других агентов сведения через легального резидента Разведуправления в Берлине полковника Н. Д. Скорнякова («Метеора»). Вот некоторые из них:

«Немцы уверены, что СССР не нападет на них первым…»

«Гитлер намерен весной разрешить вопросы на Востоке военными действиями, поскольку считает, что состояние Красной Армии именно сейчас является настолько низким, что он будет иметь несомненный успех…»

Информировала она и о все более нарастающих темпах подготовки к кампании на Востоке…

Огромное нервное напряжение тех месяцев не прошло для Ильзы бесследно – у нее обострилась болезнь почек и печени. В письме к Херрнштадту она сетовала, что часто по ночам, когда подступают дикие, ужасные боли, ей кажется, что из-за болезни она вскоре не сможет продолжать работу.

Ей и в самом деле пришлось уйти из МИДа. В начале 1941 года она перешла на должность начальника отдела заграничной рекламы дрезденского химического концерна «Лингерверке». Но при этом продолжала всяческими способами добывать интересную информацию.

Примером тому может послужить хотя бы такое сообщение:

«28 февраля 1941 года. Посвященные военные круги по-прежнему стоят на той точке зрения, что совершенно определенно война с Россией начнется уже в этом году… Сформированы три группы армий под командованием маршалов Бока, Рундштедта и Риттера фон Лееба. Группа армий «Кенигсберг» должна наступать в направлении Петербурга, группа армий «Варшава» – в направлении Москвы, а группа армий «Позен» – в направлении Киева. Предполагаемая дата начала действий якобы 20 мая. Запланирован, по всей видимости, охватывающий удар в районе Пинска силами 120 немецких дивизий. Подготовительные мероприятия, например, привели к тому, что говорящие по-русски офицеры и унтер-офицеры распределены по штабам.

Гитлер намерен вывезти из России около трех миллионов рабов, чтобы полностью загрузить производственные мощности… Он намерен разделить российского колосса якобы на 20–30 различных государств, не заботясь о сохранении всех экономических связей внутри страны».

Это первое точное сообщение разведки о направлении предстоящих немецких ударов.

Когда 22 июня 1941 года персонал советского посольства был блокирован, большинство агентуры осталось без связи. Однако резидентура «Альты» имела в своем распоряжении радиопередатчик. Первые месяцы после начала войны, пока передатчик работал, радист К. Шульце регулярно передавал информацию в Центр. Но потом сели батареи, да и фронт отодвинулся слишком далеко.

Осенью 1941 года Шульце удалось установить связь с Г. Коппи, радистом резидентуры НКВД, которой руководили А. Харнак («Корсиканец»), X. Шульце-Бойзен («Старшина») и А. Кукхов («Старик»). Однако вскоре и Коппи утратил связь с Москвой, так как его передатчики вышли из строя и починить их не удалось.

Обеспокоенные молчанием своих радиостанций, руководители внешней разведки НКВД и ГРУ договорились о сотрудничестве. В октябре 1941 года руководитель нелегальной брюссельской резидентуры А. Гуревич («Кент»), как уже говорилось, получил приказ выехать в Берлин и наладить связь. Он встретился с Шульце-Бойзеном, получил от него последние разведданные, передал К. Шульце новые шифры. Но починить передатчики и «Кент» оказался не в силах.

Вернувшись в Брюссель, Гуревич передал в Центр полученную информацию. Но непрерывная многочасовая работа его радистов 21, 23, 25, 26, 27 и 28 ноября 1941 года привела к тому, что они были запеленгованы и захвачены. Сам Гуревич тогда чудом избежал ареста, но гестаповцы захватили шифрованные тексты передававшихся радиограмм, которые радисты не успели уничтожить. Правда, немцам только к августу 1942 года удалось расшифровать телеграмму от 11 октября 1941 года с адресами лиц, которых Гуревич должен был посетить в Берлине.

Тем не менее, вскоре начались аресты, приведшие к провалу многих агентов. Среди них 12 сентября 1942 года была арестована и Ильза Штебе. В ее квартире была устроена засада, в которую попал еще один агент – Генрих Коенен. Подозрения пали и на фон Шелия, который тоже был арестован.

В гестаповском застенке Ильза держалась мужественно. Она не выдала ни одного члена своей группы, хотя ее ежедневно избивали до потери сознания. Затем обливали водой, приводили в чувство и вновь начинали бить.

Оставшаяся в живых соседка Ильзы по камере рассказывала, что поражалась ее спокойствию и выдержке. Возвращаясь в камеру после допроса, Ильза даже пыталась улыбаться! Однажды она сказала соседке: «Сегодня они опять ничего не выжали из меня…»

Гестаповцы терзали Ильзу еще и потому, что против нее не было прямых улик, а суду надо было хоть что-то предъявить. Но тут не выдержал допросов и сломался аристократ, кавалерист, любимец женщин фон Шелия. Он дал показания на Ильзу. К счастью, кроме нее, он не знал никого, поэтому его слабость не привела к массовому провалу.

За два дня до суда Ильзе разрешили повидаться с матерью и братом. Они не могли без содрогания смотреть на ее измученное и изувеченное побоями лицо.

Еще спустя несколько дней, 14 декабря 1942 года Имперский военный суд приговорил Ильзу Штебе к смертной казни. В своем последнем слове она заявила: «Я не сделала ничего несправедливого. Вы приговариваете меня к смерти незаконно».

А вернувшись в камеру, сказала соседке: «Теперь все позади: меня приговорили к смерти. Теперь можно сказать, что я выстояла, – все уже миновало. Своим молчанием я спасла жизнь, по крайней мере, трем мужчинам и одной женщине».

Накануне казни 21 декабря 1942 года она писала матери: «Благодарю тебя, мамочка, за исполнение моих последних желаний. Не печалься! В таких случаях печали нет места. И не носи, прошу, черное платье…»