Всё дело в тебе - Эльвира Смелик

— Прямо сейчас будешь рисовать?

— Можно и сейчас.

— Вот так? — неуверенно уточнила Даша, провела ладонями по растрепавшимся после сна волосам, развела руками. — В рубашке?

Которая немного сползла с одного плеча, которая едва прикрывала трусы: спереди вроде бы целиком, а вот сзади — никакой гарантии.

Лакшин опять невозмутимо дёрнул плечами.

— Ну, если не хочешь в рубашке, можешь её снять. Но тогда я не уверен, что дорисую. Или даже, что вообще начну. Ну так чего? Рисовать?

Она согласилась. Осталась стоять на балконе, опять привалившись к перилам, только уже спиной. А Лакшин поставил стул в комнате перед балконной дверью, взял папку с бумагой и коробку с рассыпанными без всякого порядка разноцветными мелками разной длины. Пастель. Это Даша знала.

— Шевелиться можно?

— Можно. Но сильно позу не меняй.

— А обнажённую натуру вы, что, тоже рисовали? — задумчиво поинтересовалась она.

— Рисовали, — подтвердил Лакшин. — Но в основном гипсовую.

— А живую?

— И живую.

— И как?

— Нормально. Не все же настолько озабоченные, чтобы реагировать на всё подряд.

— Это ты намекаешь, что я…

— Я не намекаю. Я предпочитаю говорить прямо. Не отвлекай. И прекращай уже так на меня смотреть. Иначе я точно за себя не отвечаю.

Даша вскинулась, подалась вперёд, возмущённо потребовала ответа:

— Как? Ну как?

Лакшин поднял взгляд от листа, ухмыльнулся.

— Похотливо.

— Я? — ещё возмущённей воскликнула Даша, и он убеждённо добавил:

— Да, ты не такая. Я знаю.

А сам по-прежнему ухмылялся.

— Вот именно! — многозначительно заключила Даша, но уже через пару секунд тихонько признала: — Я такая. — И раскаянно уточнила: — Я правда так смотрю?

Лакшин кивнул.

— Но это потому что просто стоять скучно, — оправдалась она. — Расскажи мне что-нибудь.

— Что? — Лакшин опять оторвался от рисунка.

— О себе.

— Например?

Это он нарочно передразнил?

Даша сосредоточенно насупилась.

— Когда у тебя было в первый раз?

— Ты про секс?

— Угу.

Он произнёс, не поднимая головы, вычерчивая очередную линию:

— Давно.

— Вот прям совсем давно? Это во сколько лет?

— В четырнадцать, — Лакшин коротко глянул на Дашу, но только затем, чтобы свериться с натурой. — Или уже в пятнадцать. Восьмой класс.

— Восьмой? А не рано?

— Может, и рано. Но так получилось, — бесстрастно откликнулся он.

— Такая прям любовь была? — не унималась Даша.

— Не было. Любви. Совсем. Она в десятом училась. Мы просто знакомы были. Пересекались в одной компании. Поболтали пару раз. Ну, разок, поцеловались. Но тоже — просто так, почти по приколу.

— А что тогда?

— Не знаю. Про неё много чего говорили. Но, по-моему, по большей части слухи и сплетни. Кто-то нарочно пустил. В отместку.

— И?

— Вот и она, наверное, в отместку. Как-то утром случайно встретились перед школой, и она предложила вместо уроков пойти к ней.

Лакшин гораздо больше внимания уделял рисунку. То морщился критично, то смотрел оценивающе, приподняв бровь и чуть откинувшись назад, то удовлетворённо улыбался одним уголком рта. И между делом рассказывал, неторопливо и абсолютно спокойно.

— И ты пошёл? — уточнила Даша, хотя ответ и без того был понятен, а дело совсем в другом. — Ты же знал, что она не по-настоящему, со зла.

Он поднял голову, дёрнул плечами.

— Ну интересно же было. — Заодно ещё раз посмотрел на Дашу, скользнул взглядом сверху-вниз, сравнил с тем, что у него получалось. — И я подумал, что, если не со мной, она всё равно с кем-нибудь другим. И вообще не уверен был, что на самом деле случится.

— Но случилось?

— Ага.

— А потом?

— Потом я всё-таки в школу пошёл.

— А она?

— Не знаю. Тоже вроде бы.

— А дальше?

— Всё. — Лакшин скорее всего неосознанно, провёл рукой по щеке, и на ней остался бледный разноцветный след. — Больше ничего не было. Через несколько дней каникулы летние начались. А потом она в другую школу перешла. Или вообще переехала.

— А ты уже не смог остановиться? — иронично заключила Даша, а он кивнул:

— Наверное.

Нет, она не собиралась анализировать, делать выводы, тем более осуждать. Просто было любопытно. И такое тоже:

— Ты кому-нибудь кроме меня об этом рассказывал?

Ведь, похоже, и про Даниэля мало кто знал, а с ней он поделился: тайной имени, рубашкой и… вот этим.

— А никто, кроме тебя, и не спрашивал, — качнув головой, произнёс Лакшин, отложил мелок, а новый не взял. Посмотрел на Дашу. — А у тебя, конечно, всё по-другому было. Как полагается. И, конечно, с ним, да? С бывшим. Большая любовь, всё такое. Но всю школу вы стойко держались, и только на выпускном…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Последнее слово он нарочно растянул, не закончив фразы замолчал многозначительно, усмехнулся — показалось или нет? — с неприязнью.

— Не на выпускном, — возразила Даша. — Раньше. — Может, и не следовало говорить, но она сказала: — В его день рождения.

— Ясно, — Лакшин резко поднялся со стула, тот немного проехался по полу, положил на подоконник папку и листок с рисунком, даже не показав, хмыкнув, процитировал: — Лучший мой подарочек — это ты. — И прошёл вглубь комнаты, сел на кровать.

Даша оттолкнулась от перил, перешагнула через высокий порожек.

— Дань, ты злишься? Дань! — подошла, встала перед ним. — Но ты же сам заговорил. Зачем? Если тебя это так раздражает.