Слониха-пациентка - Дэвид Тейлор

которого они презирают с вызывающим извращенным пуританизмом. (Это не мешает им быть завсегдатаями злачных заведений на Западе, питать слабость к западным предметам роскошной жизни и конечно же золоту.) Они по-прежнему подозрительно относятся к современным научно-техническим достижениям, в частности к медицине, — даже когда дело доходит до заболевшего сокола, они неохотно расстаются со старинным образом мышления, которого обитатели пустынь держались еще с незапамятных времен — за столетия до того, как Мухаммед бежал из Медины в Мекку и основал ислам.

Если охотничий сокол плохо производит потомство, значит, виной тому либо радад — болезнь от кормления негодным мясом, либо порча, нанесенная тенью пролетевшего над соколом орла. В этом случае сокола нужно отнести к сведущему бедуину-знахарю, который зажженной сигаретой сделает соколу прижигание выше клюва, по обе стороны; если не поможет, то берут козлиную мочу, смешивают с кровью ящерицы и сдабривают этим снадобьем мясо, идущее птице на корм. Если и это не помогает и птица в конце концов перестает есть и становится тощей и апатичной, значит, на все воля Аллаха. Вот теперь можно попробовать, на что годен европейский доктор и его методы.

В результате большинство пациентов-соколов поступали к нам, когда болезнь была в запущенной, а то и финальной стадии. «Кисмет», как это называется на аравийском наречии, чаще всего означал мертвую или неоперабельную птицу, которая никогда не сможет охотиться и проведет остаток дней своих в тусклой душной хижине. Ни один бедуин не сомневался в решении Аллаха списать птицу со счетов и все-таки иногда надеялся: вдруг английскому доктору ведом способ слегка толкнуть Аллаха под локоть? Это была более чем неблагодарная задача. В большинстве случаев лечить соколов шейха нам приходилось при посредничестве знахаря-бедуина, на которого возложена забота о птицах. Это лицо пользуется большим авторитетом и уважением в арабском обществе. Мы быстро поняли, что такой человек сначала пробует все древние, часто варварские методы лечения и лишь затем обращается к нам, не докладывая об этом своему хозяину. Если мы достигали успеха, он демонстрировал исцеленного сокола на одном из меджлисов (приемов, происходящих два раза в день) у шейха и красочно описывал, как он, Абдул, Омар или Гамзан, трудился день и ночь, выпаивая сокола снадобьями из трав, собранных в ходе специально для этого предпринятого многотрудного путешествия в какой-нибудь отдаленный оазис; как он выхаживал птицу, разжевывая для нее каждый кусочек сырой голубятины; и как его брат, Фазиль, Мухаммед или Шериф, отправлялся в Дубай, чтобы найти там некий голубой камень, который снимает вызвавшее хандру сокола колдовство поселившихся в том краю, откуда он родом, джиннов. Конечно же он ничего не скажет об участии европейских докторов. Поведав всю эту чушь владыке и всем присутствующим — свите и посетителям, — он получит от правителя скромное вознаграждение этак в тысячу фунтов или же золотые часики «Ролекс»; его брат также не останется внакладе.

Если же птица умрет или навсегда окажется неспособной махать крылом и когтить добычу изрезанной шрамами или свернувшейся в комок ногой, когда шейх прикажет подготовить ее к очередной охотничьей экспедиции, тогда сокольничий расскажет таким же пышным и пространным арабским слогом, как он уже почти выходил птицу, но затем нечистый попутал его отвезти больного английскому доктору, о котором шла молва, будто он много знает о болезнях соколов и знаком с новейшими методами, применяемыми в Америке и Европе. Увы, эти слухи не подтвердились. Доктор колол птицу иголкой — что это, как не орудия убийства! — и давал пилюли, не иначе как ядовитые. Нужны доказательства? Ну, возможно, он, знахарь, в чем-то и заблуждается. Но посудите сами — у этих западных людей есть книги и мудреные инструменты, а ведает ли кто-нибудь из них, что такое шахин на охоте? Способен ли человек с Запада поймать с его помощью ну хотя бы такую простую добычу, как дрофа или газель! То ли дело он, сокольничий, чей дедушка посылал двух шахинов на детенышей орикса в охотничьих угодьях Ибн-Сауда! Он же сам видел, что эти английские доктора не способны даже проследить полет ястреба за добычей в глубокой пустыне, когда небо раскалено добела, — какие у них слабые глаза сравнительно с глазами бедуина!.. Конечно, шейх внимательно слушал и кивал. Он сам давно подумывал именно так.

Как-то раз я показывал шейху под микроскопом препараты легких одного из его соколов, умерших от легочной инфекции. Подкрашенные голубым метиленом споры грибов напоминали красивые деревья, будто из волшебной сказки. «Взгляните на эти „деревья“, ваше высочество. Они-то и явились причиной беды», — сказал я. И жестоко поплатился за это: тут же был высмеян сокольничим шейха. «Только круглый идиот воображает, будто в легких могут вырасти деревья. Каждый бедуин твердо знает: сокол заболевает либо от дурного мяса, либо оттого, что оказался рядом с женщиной, у которой месячные». Большинство бедуинов, сидевших на полу в ожидании обычной бесплатной трапезы — жареной ягнятины с рисом — и царапая ковер верблюжьими палками, как будто согласились: все, что я говорю, — полная чепуха.

Когда мы работали в зоопарке Аль-Аин, через наши руки каждый год проходили сотни соколов. Это был бесценный источник опыта для меня и моих ассистентов; особую радость эта работа доставляла Эндрю, помешанному на соколах еще со школьной скамьи в Винчестере и ныне ставшему признанным авторитетом в лечении ястребов и других птиц. Самое большое число пациентов поступало к нам в холодные месяцы, с октября по апрель; двумя чаще встречающимися хворями был аспергиллез — грибковое легочное заболевание, о котором я только что рассказывал, и хронический абсцесс на подошве птицы. И тот и другой недуги прекрасно излечивались, если взяться за дело вовремя. Но, как правило, птиц нам привозили, когда болезнь уже пустила глубокие корни, ставя нас перед серьезными трудностями.

И вот в чем заключалось главное коварство. Бедуины предпочитали, чтобы мы брали птиц на госпитализацию. Для них это было все равно как сдать в ремонтную мастерскую «мерседес» или «шевроле», чтобы потом получить назад в превосходном состоянии. В принципе госпитализация рекомендуется в этих случаях — работать с птицей легче, наблюдая ее вблизи. Но это при условии доброй совести владельца — если ему сказали, что птица пробудет в больнице, скажем, недели две, то он и явится за нею в положенный срок, а уж мы постараемся сделать все, чтобы к этому времени поставить ее на ноги. В действительности все обстояло далеко не так. Владелец не являлся за птицей по три, а то и по девять месяцев; когда же он наконец соизволял