Ельцин как наваждение - Павел Вощанов

Так вот, сейчас Ярмоленко со своим вопросом про Ригу очень напоминает мне того самого приятеля. Настолько напоминает, что даже не могу не рассмеяться: ну, почему ж именно в Ригу-то?

– Как, вы разве еще не знаете?! Сегодня ночью рижский ОМОН поднял мятеж против законной латвийской власти. Ситуация в городе тяжелейшая – стрельба, много жертв, население в панике.

Вот это новость!

Смотрю на ребят и понимаю, что теперь эти охотники за сенсациями непременно помчатся в Ригу. Со мной или без меня – для них это не имеет значения. В кровь уже попала страшная бацилла – азарт, рожденный неуемным стремлением первыми оказаться на месте событий. Так что я перед выбором – домой или с ними. Газетная жизнь дает свободу в принятии подобных решений. В редакции никому и в голову не придет пожурить Муратова с Крайним за то, что заранее не согласовали с руководством свой переезд из Вильнюса в Ригу. У меня же другое положение – я на государевой службе и волен делать лишь то, что дозволено делать. Хоть маленький столоначальник, но должен благосклонно кивнуть в знак согласия. Без этого все содеянное есть самоуправство, подлежащее порицанию.

– Поехать-то мы, конечно, поедем, но мне эту поездку надо согласовать с шефом.

Слова про шефа произношу исключительно для Ярмоленко, дабы придать дополнительную убедительность укоренившейся в депутатских умах легенде об агентах, присланных Ельциным в Вильнюс со спецзаданием. Кто знает, может она еще и сослужит нам добрую службу? С полчаса мучаю телефон. Дозвониться до Москвы не получается. Сразу после набранного кода в трубке что-то щелкает и раздаются короткие гудки отбоя. Проклятая разруха, ничего не работает!

– А нельзя позвонить в Верховный Совет и позвать к телефону Бурбулиса?

На поиски уходит не более пяти минут. Видимо, Ярмоленко известны точные координаты местонахождения российской делегации. Геннадий Эдуардович даже не дослушивает меня до конца:

– Конечно, надо ехать. Я договорюсь с шефом, а после позвоню в Ригу и предупрежу Горбунова о твоем приезде. Действуй! Но мы еще увидимся. Нам обязательно надо зайти к Ландсбергису.

– А это еще зачем?

– Так положено. Этикет. Да и насчет машины для вас надо договориться. Не ехать же общественным транспортом, это небезопасно. К тому же все выезды из Литвы блокированы десантниками, так что добираться в любом случае будете с приключениями.

Кладу трубку и облегченно вздыхаю: все, братцы, пакуемся! Но Ярмоленко реагирует так, будто я сказанным наношу ему незаслуженную обиду.

– Володя, что-то не так?

Депутат смотрит на меня с упреком:

– Сегодня похороны жертв трагедии у телебашни, и нам бы хотелось, чтобы представитель российского руководства возложил венок…

– Представитель российского руководства – это Геннадий Эдуардович Бурбулис, и он, думаю, имеет на то соответствующие полномочия.

– Но вы тоже должны отдать дань нашим героям! Это личная просьба Витаутаса Витаутасовича!

Память – самая удивительная и самая непознанная из всех способностей человеческого существа. Многое из того, что она рождает, неожиданно и необъяснимо. Порой малозначительные сюжеты прожитой жизни хранит до самого последнего часа, зато другие, куда более важные, не удерживает. Они в ней со временем выцветают и остаются в воспоминаниях не как слово или поступок, а всего лишь как ощущение от некогда сказанного или совершенного.

Тот день, 16 января 1991 года, помнится мне именно ощущениями. Ощущение серого промозглого дня. Ощущение всеобщей тоски и горя. Смутно помню толпы людей и их скорбные лица. Смутно помню большой зал, пропитанный похоронным запахом хвои, и выставленные в ряд гробы. Но зато хорошо помню букет безжизненных гвоздик, который Ярмоленко сунул мне в руки, потому что предназначенный для меня траурный веночек отдан кому-то из приехавших на похороны известных российских политиков.

Трудно представить что-то мерзопакостнее прибалтийской зимы. Возможно, рожденные в этом климате латыши к ней адаптировались и переживают без особых неудобств, но у пришлого люда, вроде нас, россиян, ее неизменные атрибуты – насморк, кашель и промокшая обувь. А еще отсутствие каких бы то ни было желаний, кроме двух – зайти в теплое помещение и выпить чего-нибудь горячительного. Но в Литве траур. Закрыты все заведения, где мы могли бы скоротать время. Поэтому единственно возможный вариант – пересидеть до отъезда в Верховном Совете. Хорошо бы машину дали пораньше, чтоб приехать в Ригу еще засветло. Ночью на блокпостах наверняка строже досмотр, а ко мне с моим оружием и удостоверением помощника председателя Верховного Совета РСФСР отношение, думаю, будет не самое благостное.

Вот уже два часа, как мы маемся в ожидании информации относительно нашего отъезда. Время от времени появляется Ярмоленко и задает ставший традиционным вопрос про дела и проблемы. Дел у нас никаких. Жизнелюб Крайний бродит где-то по этажам в поисках хоть каких-нибудь радостей бытия. Муратов, презрев условности бюрократического мира, спит, развалившись в глубоком кресле. Я, не зная, чем себя занять, наблюдаю, как американские советники Ландсбергиса старательно перекраивают на свой лад каждую страницу будущего российско-литовского договора. Что касается проблем, то одна у нас все же есть – куда-то пропал Бурбулис, и мы ничего не знаем о своем отъезде. Ярмоленко обещает его найти, исчезает на какое-то время, а когда возвращается, все повторяется: «Ну, как дела? Какие проблемы?».

Где-то около пяти вечера, наконец, появляется Геннадий Эдуардович. Я уж, грешным делом, начал думать, что он про меня забыл. Но, оказывается, выполнил все, что было обещано:

– Борис Николаевич одобрил наше решение. Ждет от тебя информацию из Риги. С Горбуновым я уже переговорил. Как приедете, сразу к нему в приемную, в Верховный Совет. Он введет тебя в курс дела и решит вопросы вашего размещения.

– А что насчет машины до Риги?

– Пока не ясно. Ландсбергис говорит, что на машине Верховного Совета вы до Риги не доберетесь, ее задержат на первом же блокпосту. Они сейчас ищут какого-нибудь таксиста, который согласится вас отвезти. Правда, придется заплатить. У тебя деньги есть или помочь?

– Найду.

– Сейчас пойдем к Ландсбергису, поужинаем и решим с машиной.

…Тот же небольшой зал рядом с кабинетом председателя Верховного Совета, где в день приезда меня потчевали кофе с печеньем. Если оценивать сегодняшнее угощение нашими белодомовскими мерками, оно более чем скромное – какие-то капустные салатики да котлетка с картофельным пюре и зеленым горошком. Вкусно, но не густо. Или это неведомый нам аскетизм европейского дипломатического изыска (а всему европейскому здесь, как я заметил, стараются следовать даже в мелочах), или у них и на самом деле проблемы с подвозом продовольствия. Поди, не каждый поставщик отважится пробираться сюда через полуголодные армейские блокпосты, а после долго переругиваться с недоверчиво-озлобленными «стражами независимости» у пролома в заборе из арматуры и ржавой проволоки.