Кащеева наука - Юлия Рудышина

Я повернулась, рассекая воду перепончатыми руками, и крик застыл у меня в горле. На троне из кораллов и ракушек, переплетенных водорослями, сидело чудище морское. Зеленые волосы шевелились в толще вод, и казалось, это ужи или гадюки, болотные огоньки вместо глаз, скрюченный бородавчатый нос, кожа — как желе, покрыта рыбьей чешуей. Похож был подводный царь на огромную склизкую жабу, наряженную в золотую рубаху и боярский камзол, вышитый жемчугами да мифриловой нитью. Страшен, отвратен, в слизи мерзкой, весь усыпан бородавками.

— Так что же, Аленушка, хочешь родителей спасти? — снова шепчет, а выпуклые глаза рыбьи так и вращаются, так и горят зеленым пламенем.

— Хочу, — твердо ответила я, пришлось подплыть ближе, когда чудище меня поманило к себе. — Но сейчас не могу я… Кащея спасти надобно, обещала я Василисе…

— Больше ни слова! Навий царь в терему своем на цепях висит. Я тебе путь к нему укажу и родителей отпустить обещаю, коли ты в русалью неделю ко мне явишься. Времени до того — две луны почитай, управишься. Но едва загорятся костры в селениях, едва дочери мои выйдут на луга заливные танцевать да венки плести, едва папороть зацветет волшебным огнем в темной лесной чаще — последний срок придет для твоих раздумий. Не придешь — утоплю батюшку с матушкой твоих!

И так жутко поглядел царь подводный на меня, что дар речи отнялся. Я лишь и нашла силы кивнуть.

— К Кашею тебя приведет клубочек волшебный…

К моим ногам подкатился клубок из зеленых нитей, похожих на водоросли. Замер на песке. Я подняла его, и тут же тьма плеснулась. Вязкая, удушающая, будто меня в смолу окунули. Я, задыхаясь, пыталась выбраться из морока, но он становился все гуще, забивая мне рот, не давая вдохнуть.

— Аленка! — резкий окрик раздался в этой смоляной тьме. — Проснись!

— Что… что это? — Я резко села на постели, странно мокрой, воняющей тиной и гнилой рыбой. Отряхнулась, как мокрая кошка, вскочила. Гляжу — Иван на меня странно как-то смотрит, а на рубахе его — влажные следы от моих волос.

— Ты намокла… — нахмурился он. Почесал рог, что с прошлого вечера вроде даже больше стал, и воровато оглянулся на шкуры, коими дверь из землянки отгорожена была. Царевич явно волновался, чтобы берендеи на наши крики не сбежались. Как потом объяснять, что я выгляжу так, будто из озера вылезла?

Меня в озноб кинуло, и я поспешно натянула одно из одеял, что возле лавки лежало, мое совсем промокло. Сняла с уха водоросль, с возрастающим удивлением ощутила под ногтями мелкий ракушняк, будто скребла руками по речному дну. А у ног моих клубок с лохматыми зелеными нитями лежал — явное свидетельство того, что сон мой вовсе не сном был.

— Зато мы теперь Кащея найдем… — пробормотала я. — Не спрашивай ни о чем, я сама не понимаю, что это было.

Иван кивнул и клубок в сумку спрятал.

А я опустила голову, занавесившись влажными волосами, от которых шел стойкий запах заболоченных вод, пытаясь скрыть от царевича тоску свою да печаль. Не стоять мне с ним на рушнике, не пить мед из одной чаши.

Видать, от судьбы не уйдешь.

Как из лесу берендеев выбрались, так уже заря небо подожгла и алый костер полыхал над сизой мглой, что клубилась над рекой, а воды в ней — и я глазам своим сначала не поверила — красны были, как кровь! И виделось мне, что души навий тонут в бездне этой проклятой, и крики их, их стоны слышатся в вое ветра, что несется над просторами Смородины.

А на Той Стороне — призрачный лес, и ели огромные подпирают верхушками острыми небеса, и кажется, не видала я в своей жизни места страшнее. Стоишь на этом берегу, глядишь вдаль, а сердце стынет, сердце и биться перестает. Жуть лесная глядит на тебя, и не спрятаться от взгляда бесовского, не скрыться. Коль пришел сюда, знать, готов морок принять в сердце свое — так думают навьи.

Над водами этими мост чернеет — перила витые узором дивным украшены, а сам мост высок и красив. Да страшен. И зеленоватые, словно медные, пятна по нему раскиданы. Несет окалиной железной, сладкой кровью пахнет, горечью волчьей ягоды. И стон идет из земли — вот и добрались мы до границы меж мирами.

Калинов мост перед нами. По берегу — обломки стрел, мечи, щиты и кости белеют, черепа скалятся. Волны алые ласкают их, оглаживают нежно, словно руки материнские, и кажется, что улыбаются скелеты своей участи.

Черен мост, страшен… А за ним — Навь проклятая хмарится. Блискавицы летают по-над лесом, дым стоит, словно сотни костров среди дерев разложены. Кукла Василисы на Ивана проворно забралась, вцепилась ему в волосы, он и взвыл.

— Осторожнее, окаянная!

Сбросить ее попытался — не тут-то было. Хватка у Гони крепкая, не смотри, что малявка росточком с половину локотка.

— Река Смородина это… — прошептала она. — Там, на Той Стороне — мир мертвых.

— А почто Калинов-то? — Иван огляделся. — Что-то ягод не видать…

— Дубина ты, — беззлобно ответила куколка. — Калинов — потому что раскалили его докрасна огненные воды. Это сейчас они спокойны, а как ближе подойдем — увидишь дымок да запах услышишь паленого. Все, что упадет в реку, всему — смерть!

А Иван смеется — дразнит, видать, куколку, кто ж не знает про Калинов мост — границу между мирами.

И вот чем ближе мы подходили, тем гарью и дымами сильнее несло, да жаром — словно у печи мы раскаленной.

На Той Стороне деревья затряслись, земля застонала, и вышел к мосту огромный змий о трех головах — как изба он был ростом, глазища — тарелки, пасти оскалены… злой, гадкий, мерзостный. Но для него Баба Яга нам подарочек дала — его-то я и приготовила еще загодя и сейчас ощущала приятную тяжесть волшебных зерен в ладони, и почти не было мне страшно. Разве что чуть-чуть.

Ведь старуха сказала — пройдете все испытания. А она ведает, что было, что будет… И я ей верила.

— Брат мой тут бился с чудищем поганым, — вдруг сказал Иван тихонько. — Шутки да прибаутки мои вы не слушайте, все я знаю, только вот не рожден я богатырем, как сродственник мой. Сила есть, ума маловато, а с пустой головой змия не победить. Но говорил он, я помню, что головы рубить толку мало — где срубишь одну, три вырастет.

— Больно ты стал говорливый, — сварливо отозвалась Гоня и дернула его за золотистый локон. — Пустая башка аль нет, а за то, что от берендеев ушли, спасибо тебе.

Я улыбнулась — перепалки их путь скрашивали.

Малиновое зарево разгоралось все сильнее, пекло разверзалось прям от берега, и стонали-кричали в огненных водах черные души. Слышался вой плакальщиц — из Яви доносился он, видать, хоронили кого. А мы с Иваном да куклой Василисиной уже давно покинули мир живых, тогда еще, как пустила нас Баба Яга в туман безвременья. Вот куда тропа нас привела — еще чуток, и найдем то, что ищем. Да только рад ли будет тому Кащей? Может, ошиблась Василиса, может, сам он в Навь спустился, устав от мира живых?