В джазе только хулиганы - Dragonfly

этим предстояло выслушать мнение жюри о других участниках и не распереживаться… можно ли заранее предугадать тенденцию судейского мнения по их отзывам о конкурентах?

— Так… тут у меня отмечено. Первый присутствующий по списку… номер четырнадцать, Парштукова, — без излишних прелюдий заговорил ведущий.

— Да-да, это я, — с одного из ближнего к сцене ряда кресел привстала девушка с длинной толстой косой, одетая в зелёный вышивной сарафан.

Все пооборачивались на неё. Можно было догадаться по костюму, что вокалистка исполняла народную песню.

Мне не удалось сдержать напряжённой улыбки: интересно послушать Савицкого на этот счёт… но первая, конечно же, заговорила Растопчинская.

— Здравствуйте, уважаемые участники, — какая, казалось бы, культурная фраза, а сколько гонора в слегка посвистывающем певческом голосе… но делать выводы раньше времени не хотелось. Мало ли, как выглядят люди, и какие у них характеры. — Приветствую сразу всех, далее буду зачитывать чисто комментарии… участница четырнадцать. Отметила у вас чистоту интонирования, артистизм, в целом образ сложился. НЕ услышала в достаточной степени: возможностей диапазона, хотя чувствуется, что можете больше. Неудачно подобран репертуар, выбрана заезженная песня для вокального конкурса, которая уже «устала». Так и передайте своему педагогу: стоило взять что-то менее избитое, надоедает слушать одно и тоже…

Женщина осеклась, вчитываясь в свои пометки, а у невозмутимого прежде Савицкого изогнулась одна густая бровь. С минуту в зале удерживалась некомфортная тишина.

— Вам надоели «Валенки»? — серьёзно заговорил он узнаваемым надтреснутым голосом, обратившись к Растопчинской.

Та помедлила с вопиющим видом перебитого человека. Обмакнула губки, размеренно вдохнула и вцепилась в рокера уничтожающим взглядом, позабыв о бумажках.

— Молодой человек… это десятитысячные «Валенки» в моей жизни! А ваши?

— По крайней мере, единственные во всём списке участников, — равнодушно ответил Савицкий.

Какая-то нездорово зазнавшаяся эта членша Императорского вокального общества! Я ожидала подобного поведения от Лёни, а не от взрослой женщины…

— Анастасия Родионовна, ещё комментарии будут? — спросил ведущий.

Но слишком поздно. Растопчинская уже оскорбилась, стиснула губки и обидчиво мотнула головой.

— Леонид, тогда слово вам.

— Для фольклорного пения…

— «Пения»? — надрывно воскликнула только что отказавшаяся от дополнений женщина. — Мы что, на Курском вокзале?! Не на во-каль-ном конкурсе?

Я начала чувствовать, как тревога, взявшая верх впервые за вечер, закрадывается между рёбер. Савицкий наградил тётку, мягко говоря, презирающим взглядом и… просто продолжил мысль дальше железным голосом.

— Для фольклорного пения характерен узкий диапазон. Не вижу проблем с бедностью тембра, припевки вы исполняли ярко, — что это? Какие-то русско-народные штучки? — И по поводу заезженности песни… в повседневной жизни нас не окружает русско-народная музыка. На мой взгляд, ваш педагог правильно выбрала «Валенки». Они на слуху и скорее вызовут положительные эмоции у слушателя, чем малоизвестная этническая песня.

— Узкий диапазон? — визгливо раздалось одновременно с мужской размеренной речью. — В народном вокале?

Господин и Растопчинская схлестнулись противостоящими взглядами «сквозь» крючковатого Козлова, поджавшего плечи. С каждой случающейся секундой на это становилось всё страшнее смотреть.

— Кхм-кхм… — намекающе раздалось в микрофон. — Уважаемое жюри, давайте озвучим оценки.

— Пять, — о-о-о, неужели?!

А я думала, Растопчинская захочет снизить баллы!

Она скучающе уставилась на маникюр на своих растопыренных пальцах.

— Десять, — холодно изрёк Лёня и скрестил руки на груди.

Так это по десятибалльной шкале «пять»?!

— Борис Иванович? А вы? — мужчинка кивнул и одновременно махнул ладонью, мол «столько же, как у тётки» и уставился в пол.

Участница, как одинокий колосок в скошенном поле, ещё секунду выстояла, пошатываясь, и затем молча опустилась в кресло. Наверное, ей стало дурно…

Двадцать баллов делить на троих! Это же очень мало! Какое же место она получит на награждении?

Плед, наброшенный на плечи, перестал спасать меня от озноба. Я оторвалась от спинки кресла, пытаясь зарыться глубже в одеяние и пресечь распространяющийся под платьем холодок. А заодно наклонилась поближе к Кириллу, зашептав ему на ухо:

— Что за занозы в жопе?

Соколов, с виду увлечённый происходящим, молниеносно повернулся, чуть не коснувшись моей щеки. Так близко…

Недоумённо, а затем и озорно он заглянул прямо в глаза.

— Помочь достать?

Я, чуть не расхохотавшаяся в голос, стукнула его в жёсткое плечо.

— Я про жюри! Тётка с мужиком злые.

— А ты слышала, как пела та девушка? — хмыкнул Кирилл.

— Нет, — растерянно призналась я. — А ты?

Он помолчал.

— Тоже нет… не наводи панику раньше времени.

Я тихонько покашляла и обернулась к Даше, не обнаружив у язвительного Соколова желания посплетничать. Ковалёва выглядела бледно, напряжённо сжав губы. Я кивнула ей, а она мне: что это значило — непонятно. Тогда я мотнула головой, и Даша тоже мотнула.

Пришлось отвернуться к сцене, чтобы вынужденно послушаться совета Кирилла. Понаблюдаем, что будет дальше…

❤❤❤

— …на мой взгляд, начало звучало слишком тихо, — вздохнул Савицкий, прибрав ладонью со лба русые пряди. Шёл второй час разборок. Мы выживали, как могли. — Отсутствовала тембральная окраска в начале песни. Нельзя настолько перебарщивать со субтоном. Это звучало не совсем грамотно, но…

— Уважаемая! Думайте, кого слушаете! Орёт себе человек, лает, да и пожалуйста, лишь бы к другим не лез со своими вредными советами! Вступление было слишком громкое! Я чуть не оглохла от вашего «Share my life»*! Как лопатой по башке! Разве можно так гадить лирическую песню?

Обалдеть! Два диаметрально противоположных мнения…

Последние минуты я поглядывала на Кирилла, снявшего бабочку. Он беспокойно крутил её в руках, расправлял заломы на красной отблёскивающей ткани, а на его серьёзном лице ходили желваки. И по тому, что Соколов воздерживался от шуток, я сделала выводы, что плохи наши дела.

— Вы это специально? — вдруг едко раздался в микрофон мужской голос.

Я быстро нашла взглядом Господина, растерявшего сдержанный вид. Он беззвучно посмеивался, нацелившись на Растопчинскую. Мне же не послышалось?..

Во всём оживившемся ряду повеяло любопытством.

— Что именно? — утрированно чётко спросила Растопчинская, сжав бумажки до побеления костяшек.

— Я зачитываю свои комментарии. Своё мнение. Считаете, это нормально? Я говорю: «тихо», а вы влезаете и говорите: «громко»?

— А что такое?! — растерялась она.

— Это дискредитация. Вы не даёте мне даже договорить. А что из этого должна вынести участница? Поделить наши мнения на два и найти среднеарифметическое?

— Послушайте, голубчик. Я не виновата, что вы не разбираетесь в вокале! И в отличие от вашего любительского мнения… я закончила консерваторию!.. Я не собираюсь перед вами более отчитываться. Моя оценка для участницы «четыре»!

Лёня, не скрывая того, что закатил глаза, вздохнул.

— Восемь, — уныло буркнул он.

— Следующий участник номер сто сорок! Григорян.

Мужичок из жюри даже не решался больше подвякивать. Все и так знали, что его оценки дублируют свирепое начальство.

— Я, — очередная девчонка встала, словно на расстрел.