Турецкий марш - Александр Харников

После того как мы вдоволь натешились, наскоро приведя в порядок себя и свою одежду, мы принялись обсуждать дальнейший план действий. Я хотел как можно скорее вернуться во Францию, призвать под мои знамена верные мне войска (а они должны быть – ведь не может же такого случиться, чтобы абсолютно все от меня отвернулись!), после чего свергнуть кузена-самозванца и снова стать тем, кем я и был – императором Франции Наполеоном III Бонапартом.

Но моя любимая Генриетта меня огорчила. Она располагала более свежей информацией о том, что происходило сейчас во Франции. С ее слов получалось, что мне просто опасно появляться на родине. Мой кузен уже успел короноваться в Реймсе, народ поддерживает его, а обо мне эти неблагодарные французы, которые еще совсем недавно славословили меня, говорят теперь разные гадости и грозятся прикончить, если я снова появлюсь во Франции.

– Луи, тебе надо будет на время где-нибудь отсидеться, – обняв меня, сказала Генриетта. – Я знаю французов: скоро они угомонятся, а еще через годик станут так же ненавидеть твоего кузена и с любовью вспоминать, как хорошо им жилось, когда ты был императором Франции. Вот тогда и стоит попробовать снова вернуться на трон.

– Милая, ты, как всегда, права, – шепнул я ей на ушко и поцеловал в разрумянившуюся щечку. – Только, как я слышал, эти русские варвары рыщут на своих ужасных кораблях вокруг Британии и захватывают все английские корабли, которые пытаются покинуть королевство. Я могу запросто угодить к ним в плен. И тогда я окажусь в руках русского императора Николая, который, возможно, и не казнит меня. Но отправит своего бывшего врага в свою ужасную Сибирь, где круглый год идет снег и где люди от холода превращаются в сосульки. А насчет других европейских стран… Вряд ли они захотят портить отношения с Францией, моя дорогая, и по требованию моего кузена передадут меня прямиком в лапы французского правосудия.

– А что, если ты на какое-то время укроешься в Североамериканских Соединенных Штатах? – спросила меня Генриетта. – Насколько мне известно, русские беспрепятственно пропускают корабли под звездно-полосатым флагом. Мне сообщили, что на днях из Бристоля собирается выйти в море быстроходный американский клипер. Я по телеграфу попросила забронировать в нем для тебя каюту. Это шанс выбраться из Европы и отсидеться в Новом Свете, дождавшись окончания боевых действий.

– Милая моя, – я восхитился умом и находчивостью свой любовницы, – ты просто молодец! Как жаль, что по своему происхождению ты не могла стать моей императрицей и я вынужден был жениться на этой надутой и тупой графине де Монтихо!

– А ты не видел сегодняшний «Таймс»? Там написали, что твоя дражайшая супруга объявила, что давно уже не живет с тобой, потому как ты развратник и извращенец, и что она подала на немедленный развод, – протянула мне газету моя Генриетта и добавила: – Вот видишь! Она тебя недостойна!

И я снова привлек к себе бывшую актрису, которую я сделал графиней, и мне опять пришлось расстегивать множество пуговиц и крючков на ее одежде. Но это занятие лишь усилило мой любовный пыл…

И вот я вдыхаю паровозный дым в поезде, идущем в Бристоль. На этот раз я путешествую в костюме добропорядочного британского буржуа. Подкладки на животе и боках сделали меня дородным и упитанным, а немного грима и румяна придали округлость моему лицу. Я стал похож на завзятого любителя ростбифов и светлого эля, причем настолько, что шпик у входа в Паддингтонский вокзал равнодушно провел глазами по моей фигуре, не обратив на меня никакого внимания.

У вагонов первого класса стоял еще один полисмен. Я еще раз мысленно возблагодарил Генриетту, которая на всякий случай купила мне билет второго класса и только до Бата – не исключено, что в Бристоле на вокзале может находиться такой же филер и он окажется более наблюдательным. А из Бата до Бристольского порта можно менее чем за час доехать на кэбе.

На всякий случай, усевшись на свое место, я снял цилиндр-шапокляк, сложил его и сунул в саквояж. Потом, зевнув и потянувшись, сделал вид, что мне ужасно хочется спать. Прикрыв лицо воротником пальто, я постарался изобразить человека, который крепко спит и мечтает лишь об одном – чтобы его никто не беспокоил.

Краем уха я слышал разговоры пассажиров о том, что эта чертова война с русскими ужасно всем надоела и что большинство жителей Соединенного Королевства мечтают лишь об одном – чтобы она поскорее закончилась.

«Наверное, и мои французы говорят то же самое, – подумал я. – А Плон-Плон добился их поддержки лишь потому, что он бойню эту распорядился прекратить и вернуть нашу армию домой».

Проклятая стерва Виктория! Это именно она уговорила меня начать войну с Россией. Теперь я понимаю, что чувствовал мой великий дядя после отречения, когда корабль увозил его на остров Эльба. Только Эльба – это еще не остров Святой Елены. С Эльбы император Наполеон Бонапарт вернулся во Францию, и народ встретил его с радостью и восторгом. Я верю, что и мне суждено вернуться с триумфом из Америки и вновь занять свой законный трон! Только я не допущу ни второго Ватерлоо, ни второго изгнания. Лишь бы мне побыстрее добраться до Нью-Йорка!

26 (14) ноября 1854 года.

Окрестности Сан-Стефано.

Штабс-капитан Домбровский Николай Максимович, только журналист, никакой не снайпер, ни-ни

Представьте себе, нога вроде проходит помаленьку, да и что с ней сделается, если пуля просто вырвала кусок мяса, не повредив ни кости, ни сухожилий. Рану мне зашили, и заживает она нормально. Голова – да, гудит, но, повалявшись на койке в госпитале, я почувствовал себя почти здоровым. Пообещал сам себе, что не буду больше играть в «стрелялки», а буду лишь исправно выполнять свои мирные журналистские обязанности.

Аллочка моя, она же Мейбел, требует, чтобы я эвакуировался с первой же оказией в Одессу, в тыловой госпиталь. И это еще до нашей свадьбы. А что будет, когда я стану мистером Катбертом… тьфу ты, конечно, фамилию поменяет она, а не я. Но, боюсь, что все будет как в том анекдоте – когда жених во время венчания произносит «да», то это последнее его самостоятельное решение. Может, подумал я, нафиг эту женитьбу? Нет, пожалуй, я все-таки люблю свою чумовую невесту, да что уж там греха таить – жить без нее не могу. Не говоря уж о том, что сам просил у нее руку и сердце.

Так что я подождал, пока она пошла почивать, и побежал умолять Сашу Иванову – отпусти, мол, буду премного тебе благодарен, обещаю хорошо себя вести, есть кашу по утрам (ладно – это лишнее). Она же ответила мне – ты что, сволочь, хочешь, чтобы я лучшей подруги лишилась? И тут за окном слышу рокот мотора «Тигра» – не то чтобы я мог его стопроцентно отличить от других автомобилей, а просто нет тут других. Есть разве что восьмиколесные «Ноны», но они всяко погромче шумят. Смотрю в окно – а из «Тигра» выходит Саша Николаев собственной персоной.

Оказалось, что наш медсанпункт решили сделать главным тыловым госпиталем – все-таки до Варны отсюда далековато, а помещение тут по размеру в самый раз, разве что его еще драить и драить… Но хирургическое отделение у нас готово, да и раненых то и дело привозят – обычно, к счастью, вражеских. Вот Саша и прибыл под это дело и привез еще пятерых врачей – четверых сюда и еще одного для усиления лазарета в Сан-Стефано, там, где сейчас расположился наш штаб – а это всего в нескольких верстах от Царьграда.