Коснись зари - Челли Кицмиллер

Ее губы мягко двинулись по его скулам вниз, к шее, а руки последовали за губами, ослабили галстук и, расстегнув верхнюю пуговицу рубашки, нащупали быстро бьющийся пульс под воротником.

Только когда Хоакин услышал ее стоны и понял, что она в самом деле отважно бросила себя в огонь собственной страсти, он принял ее в свои объятия. Выпущенная из клетки пристойности, Хеллер трепетала подобно птице в его руках — теплая, отзывчивая, чувственная… Нет, она никак не могла быть шлюхой!

Хоакин схватил расстегнутые полы корсажа и потянул их вниз, так что платье соскользнуло к ее ногам. Затем он запустил пальцы в ее волосы и запрокинул ей голову. Ее глаза сузились, в них он увидел смесь страсти и отчаяния. Это стало последней каплей, которая лишила его сдержанности.

— Черт бы тебя побрал! — Хоакин целовал ее грубо, безжалостно, впиваясь языком в ее чуткий рот, не обращая внимания на тихие вскрики, не задаваясь вопросом, являлись они следствием боли или удовольствия. Теперь уже ничто не имело значения: эта женщина отдала себя ему, и он возьмет ее так, как она того заслуживает, — без нежности и снисхождения. Хоакин снял с нее нижнее белье, затем начал раздеваться сам.

Хеллер больше не могла думать: ее тело отзывалось на каждое его движение собственным желанием, которое затягивало ее в поток его страсти. Теряя контроль над собой, она обхватила его руками, поглощая исходящее от него тепло, энергию, одержимость.

Когда ее живот почувствовал его набухшую плоть, желание переполнило Хеллер. Он поднял ее, подхватив под ягодицы, и тела выровнялись: грудь к груди, живот к животу, мужественность к женственности.

Обняв его за шею, она снова и снова покрывала лихорадочными поцелуями мужественное лицо.

Хриплый стон вырвался из груди Хоакина, не в силах больше терпеть, он понес ее к кровати. Погасив свет, лег около нее и прижался губами к ее груди.

Молния удовольствия пронзила тело Хеллер; протяжный стон слетел с ее губ, когда он прихватил зубами сосок. В тот же миг его рука скользнула вниз по ее бедру.

Хеллер напрягла ноги: она не ожидала, что он посмеет тронуть ее там; издав тихий тревожный вскрик, она постаралась остановить вторжение, но он был слишком силен. Желание остановить его тут же пропало, когда его пальцы погрузились внутрь.

— Пожалуйста, я… я хочу…

— Чего ты хочешь, Хеллер? Скажи мне.

— Тебя! — Ее дыхание коснулось его щеки. — Я хочу тебя!

Он повернул ее на спину и поднялся над ней зловещим штормовым облаком. Напряжение было так велико, что Хеллер не могла думать о своей израненной спине, даже когда коснулась ею прохладного постельного белья. Она лишь посмотрела вниз, на их голые тела и закрыла глаза.

Итак, все решено: занавес вот-вот поднимется, и представление начнется. Она сомневалась, что сможет остановить его теперь, даже если захочет. Вот он согнулся, целуя ее, затем втиснул одно колено между ее бедрами, потом другое. Она почувствовала, как задрожало его копье… и тут же глубоко вошло в нее.

Тело Хеллер прогнулось, и она невольно вскрикнула… Хоакину все стало ясно.

Она лгала! Хеллер была девственницей, и она не отдала себя Мейджеру! Должно быть, этот мерзавец имел какую-то другую власть над ней.

Хоакин резко отстранился и, взглянув в ее большие глаза, увидел в них боль. Проклятие! Он должен был понять, что она притворялась. Впрочем, что толку теперь осуждать себя: назад хода не было, и ничего нельзя было исправить.

Он замер в ожидании, пока его тело само не начало двигаться, сначала медленно, потом все быстрее, показывая ей, что она не должна больше бояться боли.

Хеллер почувствовала нечто особенное, какое-то тепло внутри. Он что-то говорил ей на странной смеси испанского и английского, все вокруг нее колыхалось подобно морю перед штормом, а она только крепче прижимала бедра к его телу.

Когда Хеллер почувствовала, как разгоревшаяся внутри ее искра разлетелась и разорвалась тысячами осколков, она обхватила Хоакина за шею и изо всех сил притянула к себе, глубоко впиваясь пальцами в мускулистые плечи.

— Расслабься, дорогая, — раздался у ее уха его шепот. Он медленно двигался в ней, давая возможность подольше наслаждаться его присутствием внутри ее, и Хеллер подумала, что никогда прежде не испытывала чего-либо настолько приятного, настолько совершенного.

Внезапно его движения ускорились, и она ощутила его настойчивость. Он проникал в нее все глубже, пока из его груди не вырвалось ее имя.

— Хеллер! Боже, Хеллер! — Он сделал последний сильный толчок…

Легкий ночной ветерок успокаивал их разгоряченные тела, казалось, навсегда слившиеся друг с другом. Наконец он повернулся на бок.

— Тебе хорошо? — спросил он Хеллер, целуя в губы.

— Да. Пожалуйста, поцелуйте меня снова, — попросила она, проводя пальчиком по контурам его лица, словно желая запомнить навсегда таким, каким оно было сейчас.

Через некоторое время Хоакин встал с кровати и подошел к открытому окну — высокая, великолепно сложенная фигура в дорожке лунного света. Он будто нарочно предоставлял Хеллер возможность любоваться собой.

Хеллер не раз слышала рассказы шлюх с Коу-Бей о потере ими девственности — некоторые из них ощущали боль, их мучило кровотечение. Она также была свидетельницей того, как они хихикали, обсуждая, насколько хорош тот или иной мужчина, и в конце концов приходя к мнению, что не всех мужчин Бог создал одинаковыми. Со временем, размышляла Хеллер, ее тело приспособится к телу дона Рикардо, и не будет больше ощущать боли.

Вот только у нее этого времени не было.

Завтра она уедет и больше никогда не увидит его снова.

Ветер колыхал шторы, и Хеллер как зачарованная наблюдала, как его тело впитывало воздух, словно некую живую субстанцию, выполняя какой-то древний языческий ритуал.

Затем ветер прошептал ее имя, и она погрузилась в сон, лежа в объятиях теплой ночи.

Хоакин вступил в едва освещенную прихожую и, положив руку на ручку двери, остановился. Обернувшись, он пристально посмотрел на Хеллер, мирно спавшую среди беспорядочно смятого постельного белья.

До сегодняшнего вечера его единственной целью в жизни было отомстить за смерть Роситы, раз и навсегда уничтожив Лютера Мейджера, и вот теперь его судьба неожиданно переплелась с судьбой этой милой бостонской девушки, которая каким-то непостижимым образом не только нашла место в его сердце, но и стала заложницей Мейджера. Наблюдая за ее сном, Хоакин поклялся себе, что непременно выяснит, какое влияние имеет на нее Мейджер, а для этого станет ее невидимым постоянным сопровождающим. Другого способа защитить ее от Мейджера он не видел.

Закрыв за собой дверь, выйдя в коридор, Хоакин пригладил волосы, когда неожиданно соседняя дверь распахнулась и Абигайль Пейтон, выглянув из нее, взволнованным шепотом спросила:

— Дон Рикардо, ну как она? Могу я пройти к ней теперь?