Адвокат Империи 15 - Ник Фабер

величество. Рахманов не привязан к иерархии и может в любой момент выйти из игры, коли у него появится такое желание. По крайней мере он сам в этом уверен. Такая непредсказуемость пугает тех, кто полагается на стабильность и контроль. Это проблема всех подобных людей, ваше величество. Независимый человек не боится потерять чужое доверие — он боится потерять себя. Поэтому, когда его свобода оказывается под угрозой, он может стать не просто отказчиком — он становится ошибкой в уравнении, которую невозможно удержать в рамках. И в этом — его сила… и его опасность.

— И ты решил, что горящий отмщением сын Ильи может стать ему хорошей заменой?

— Его одержимость — это его слабость, ваше величество, — Николай пожал плечами и лишь спустя секунду понял это. — Человек, одержимый идеей фикс, особенно если она укоренена и построена на его прошлом, движется не вперёд. Это всё равно, что бег по кругу. В данном случае его мотивация предсказуема: каждое решение, каждый поступок — это отклик на старую боль, попытка исправить, доказать, вернуть. Будущие действия не суть важны. Важно, что именно эта фиксация делает его уязвимым для контроля: достаточно предложить иллюзию восстановления справедливости или шанс «переписать» прошлое — и он пойдёт за вами, не замечая манипуляции.

Эти слова вызвали у Императора усмешку.

— Даже если учесть, что он нас ненавидит?

— Ненависть ненависти рознь, ваше величество. Он не стал бы сопротивляться, потому что видел бы в нас не угрозу, а инструмент своей цели. Но в этой управляемости — и иллюзия силы: ведь стоит прошлому потерять ореол святости, как такой человек может рухнуть или, наоборот, стать разрушительным в своём собственном отчаянии. Поэтому его легко направлять, пока вы говорите на языке его боли. И становится крайне опасным, когда понимает, что его обманули.

— И? Каков итог твоих экспериментов?

Вот тут Меньшикову пришлось нелегко. Ему всегда было непросто признавать свои ошибки.

— Боюсь, ваше величество, что в конце концов в нашем распоряжении может остаться лишь один Разумовский.

— Тот, который совсем не желает носить эту фамилию и который, по твоим словам, может оказаться куда большей проблемой в будущем, — задумчиво произнёс Багратионов.

— Верно.

Император задумался, а Меньшиков просто стоял перед ним, убрав руки за спину, и размышлял. И он не сомневался, что в этот самый момент их с государем мысли двигались в одном направлении.

— Насколько точен тот психопортрет Рахманова, который ты мне прислал несколько месяцев назад?

— Весьма точен, ваше величество, — ответил Меньшиков.

— Если не ошибаюсь, то в нём говорилось, что он человек большой ответственности, я прав?

— В том, что касается его работы и профессиональной деятельности, да. Если честно, не думаю, что будет большим преувеличением сказать, что он относится к своему адвокатскому долгу с тем же пиететом, что я к своим обязаностям, ваше величество. Но в остальном, если что-то не соответствует его принципам или же моральному кодексу, Рахманов может взбрыкнуть.

— Значит, — подвёл итог Император, — нам просто нужно найти способ, с помощью которого мы сможем соединить его построенное на собственных принципах гипертрофированное чувство ответственности и интересы государства. Только и всего.

— Да, ваше величество, — не стал спорить князь, который и сам пришёл к тем же выводам. — Только и всего.

И один рабочий вариант у него уже имелся.

Глава 13

— Ай, да что ты делаешь!

— Руку тебе перевязываю! Не шипи на меня!

— Так делай аккуратнее…

— А ты бей потом людей осторожнее! У тебя запястье сломано!

— Я что? По-твоему, этого не вижу⁈

— Дураком бы был, если бы не видел, — огрызнулся в ответ Виктор, закрепляя шину. — Что ты как маленький?

— Что ты как маленький, — передразнил я его и снова зашипел сквозь зубы, когда он закрепил удерживающую шину повязку.

— Всё, — сказал Виктор. — Каждый раз, как тебя латаю, так одно и тоже…

— Так ты каждый раз меня мучаешь!

— Единственный, кого здесь мучают — это я. Ладно, жить будешь.

— Да я в этом особо не сомневался…

— Зато я сомневался, — тут же фыркнул он с укором. — Я каждый раз гадаю, когда ты придёшь ко мне с пробитой головой, а то всё руки пока страдают…

— Жестокий ты, — поморщился я, разглядывая аккуратную повязку на руке. Правда, правая рука теперь больше на крабовую клешню походила. Особо ей не попользуешься…

Захотелось себя по лицу ударить, да руку жалко. Ну и лицо тоже. Мне же экзамен сдавать через неделю! А правая рука превратилась в клешню. Эх, надо будет Распутина найти. Попрошу его подлатать меня, что ли.

Виктор же, аккуратно убрав медицинские инструменты, уселся на стул рядом с койкой, на которой я до этого сидел.

Находились мы в процедурной, куда он отвёл меня почти сразу, как врачи забрали Браницкого. Нет, я знал, что тот жив, но любопытство подмывало пойти и узнать, как он там. Нет, не из сердобольных настроений. Даже стыдно немного, но от вида того, как его отделали, какая-то тёмная часть меня немного ликовала. Была в этом какая-то кармическая справедливость, что ли. После всего того, что у нас с ним было.

А ещё я прекрасно понимал, насколько большую свинью ему подложил. Уж слишком сильное и хорошо читаемое умиротворение в тот момент находилось на его лице. И в эмоциях. Ага…

Это был ещё один крайне непонятный для меня момент. В ту секунду я не придал этому большого значения. Банально времени обдумывать и обращать внимания не было. Да и другие вещи в голове крутились. Не до того было. Это уже сейчас, заново поразмыслив я пришёл к странному выводу. Я мог чувствовать его эмоции. Очень слабо, но всё равно мог. А ведь раньше такого с аристократами обладающими Реликвией не наблюдал. Почему? Связано ли это с тем, что его Реликвия вроде как не работала в тот момент? Вероятнее всего, как мне кажется.

После своих разговоров с Ларом я уже был в курсе, что ментальные способности не действуют на тех, у кого есть собственная сила. Это факт. Что-то связанное с тем, что внутренняя магическая энергия от источника Реликвии блокировала мои собственные способности, как я понял из объяснений альфа. Только вот не получается ли так, что когда дар как бы отключён,