Как жить с французом? - Дарья Мийе

До сдачи осталось семь дней, думала я, боковым зрением замечая, как расходятся по домам последние могикане из отдела цветоделения. А на мне еще два несданных материала, в общей сложности двенадцать полос. В общем, в туалет сходить некогда. Сегодня надо закончить хотя бы эту рубрику, а уже девятый час. Что это за место такое — Роше-де-Нэ? Пойдем-ка посмотрим по атласу. Рохлянка, Рочестер, Рошаль… Вот оно! Страница 157, квадрат Б17… А между тем в туалет надо бы сходить, а то… А то… А то-о-о-о!

Я оторвалась от атласа, гуськом добежала до санузла, щелкнула задвижкой на двери и одним махом стянула штаны. Упс, похоже, процесс пошел. Потому что именно так, судя по книжке, отходят воды.

Но что бы там ни отошло, я не могла покинуть пост на несколько дней, не сдав материала. Ведь после меня работать над ним должны еще редакторы, корректоры, дизайнеры и цветоделители. По отношению к делу я немного японец: они тоже во время сдачи годовых отчетов ночуют в офисе на раскладушках, выдаваемых отделом кадров. В ожидании схваток я доделала текст. Перепроверила все названия. Перечитала его от начала до конца. Несколько раз. Схватки не начинались. Ну ничего, сегодня вечером обещали мелодраму с Дженнифер Энистон, будет как скоротать время. Я написала ответственному секретарю записку: «Стр. 72–84 готовы. Ушла рожать».

* * *

В эту ночь, которую каждая женщина помнит в мельчайших деталях до конца своих дней, Гийом нервно спал. Сам факт того, что он спал, уже обиден на фоне мужей моих подруг, которые если не промокают лоб супружнице стерильной марлей, то уж точно всю ночь маются болями в животе. Но еще обиднее оттого, что сон Гийома был неспокойным вовсе не из-за эсэмэски «Кажется, началось!!!!», посланной прямо из редакционного туалета. В тревожных снах он решал, не чью жизнь выбрать, матери или ребенка, а какой из четырех тестовых ответов отметить галочкой. Утром ему предстоял последний экзамен на звание независимого финансового аналитика — первую ступень к избавлению от ненавистного офисного рабства и желанным миллионам. И я с сожалением понимала, что этот экзамен сейчас занимает больше места в его сознании, чем тихий комочек, сопящий у меня под левой грудью, — наша дочка, копия Гийома на детских фотографиях.

Гийом — уже в статусе независимого финансового аналитика — приехал через десять дней: встреча с дочерью была отсрочена из-за оформления визы. Я уже приспособилась к роли мамочки и ловко отвечала на рабочие мейлы между кормлением, купанием и пеленанием. Теперь мне не терпелось надеть туфли на каблуках и отправиться в редакцию принимать поздравления. Гийом был оставлен под чутким контролем мамы осваивать науку смены подгузников, кормления из соски и застегивания боди. Эта проза жизни его не увлекала, поэтому большую часть времени он, устроившись возле кроватки, играл на гитаре колыбельные. А когда репертуар повторялся по третьему разу, мама выгоняла его на мороз с коляской.

— Как сказать: «Вы прекрасно выглядите!»? — спросил он однажды, собираясь на прогулку.

Я почесала затылок. В отличие от меня, предпочитающей шатанию по мартовской грязи просмотр ток-шоу, некоторые ответственные мамаши гуляют с детьми даже в такую погоду, и часто без шапки. Я видела одну как раз недавно на детской площадке: рыжие волосы бесстыдно развивались на фоне сугробов, красная стеганая куртка сигнализировала о том, что мартовская сырость ей нипочем — у нее в крови огонь и она тигрица в постели!

— Надо сказать: «Вас плохо подстригли», — протяжно, по слогам, произнесла я.

— Ва-ас плёхо пости-и-игли, — доверчиво повторил Гийом.

Я подняла большой палец в знак «Классно!». Повторяя себе под нос эту фразу, Гийом отправился с коляской в парк. Надеюсь, ему не терпелось поскорее применить ее к очаровательной незнакомке с копной рыжих волос.

Заочно разделавшись с соперницами, я вернулась к изучению святцев. Ребенку с такими необычными родителями гарантирована необычная судьба. А значит, и имя ее должно с ходу сигнализировать: перед вами, товарищи, необычный человек! Гийом склонялся к коротким, мягким именам вроде Миа, Элли и Лея. Мне же за ними виделось безвольное существо с белокурыми локонами, которое будет картинно плакать при виде плюшевых игрушек и прибегать жаловаться, как только ее кто-то толкнет. Такие девочки раздражают абсолютно всех, кто находится в их компании больше двух минут. Кроме, разве что, собственных пап, из которых они с недетской ловкостью вьют веревки.

Сильные имена с большим количеством согласных я решила поискать среди старославянских. Но у Гийома они вызывали только недоуменное поднятие бровей.

Мирослава?

Доброгнева?

Дорофея?

Всемила?

Аксинья?

Все они были встречены непониманием со стороны новоиспеченного отца, нечуткого к славянской фонетике.

Списки множились. К концу второй недели именами разной степени вычурности были исписаны все бумажные салфетки, записные книжки, листы для принтера и вообще любые пригодные для письма поверхности, которые попадались под руку. Мы последовательно вычеркивали самые смелые варианты из списков друг друга, а те три-четыре, что проходили двусторонний отбор, оказывались такими пресными, что исключались из конкурсной программы без объяснения причин.

К делу подключились дальние родственники и друзья семьи.

Мамина подруга звонила на мобильный в разгар планерки, чтобы поделиться озарением: девочку надо назвать Яромира!

Мама бойфренда сестры, родом с Украины, видела вещие сны: «…и я окликнула ее: Христиночка!»

Колено Израилево в лице второго мужа тети по папиной линии тоже не оставалось безучастным: «Сусанна — редкое имя, и с ним ходят сплошь добрые люди».

Двоюродная бабушка из Армении упирала на важность преемственности: «Хорошо бы назвать ее в честь моей сестры Рипсиме — чудесная была женщина, завещала нам дом».

Кто только не пытался реализовать свои ономастические амбиции за счет нашей безымянной дочери! Казалось, что на ней, мирно посапывающей в кроватке, висит табличка: «Рекламное место сдается». И место это было привилегированное, ведь когда папа — иностранец, ассортимент имен расширяется до бесконечности. Можно даже выдумать свое и потом выдавать его за старинное галльское — все будут только понимающе поджимать губы: мол, что поделать, папа иностранец ведь.

Моя мама, находясь в эпицентре полемики, вздыхала: «Что вы гонитесь за оригинальностью? Обратитесь к классической литературе! В книжках столько прекрасных имен. — И ее взгляд затуманивался. — В юности я читала роман, там главную героиню звали Гвендолин. И я мечтала, что когда-нибудь так назову свою дочь». Тут она встречалась глазами со мной и коротко резюмировала: «Но не получилось».

Как бы мне ни хотелось помочь маме в исполнении ее юношеских мечтаний, живого человека не могут звать Гвендолин. Так же как и Женевьева или Жозефина.

Но я знала одну девочку, у которой тоже были непростые родители из разных стран. И мать которой так же необъяснимо стремилась к свободе, как я. Девочка уже выросла; ее очарование, смесь французской классики и итальянского задора, высоко оценили режиссеры. Да и разве был у них выбор, когда на пробы приходила Кьяра-Шарлотта Мастроянни, дочь Марчелло Мастроянни, итальянского актера номер один, и Катрин Денёв, первой красавицы французского кино, которую не испортила даже ослиная шкура!