Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении - Константин Константинович Абаза

году, под начальством того же князя Барятинского и на виду всех войск левого фланга. Это было на Хоби-Шавдонских высотах, где в феврале месяце сосредоточился сильный русский отряд. Мичик протекает здесь в обрывистых берегах высотою до 10 сажень; на противоположном берегу засело не менее 10 тысяч горцев, среди которых находился сам Шамиль и его лучшие сподвижники: сын Кази-Магома, султан Даниэль-Бек и много других.

Штурмовать отвесный берег под огнем артиллерии оказывалось невозможным. Князь позвал Бакланова: «Дед, ты хорошо знаешь местность; нельзя ли сделать обход, чтобы атаковать позицию с левого фланга?». Бакланов просил два дня сроку, но Барятинский требовал, чтобы он выступил через ночь. Оставалось повиноваться.

Немедленно были выряжены два пластуна: урядник Скопин и Шапошников, которые, сделав в оба конца до 30 верст, вернулись к свету с важным известием, что переправить отряд можно, невдалеке от чеченских окопов. Бакланов тотчас же выступил из лагеря с двумя казачьими полками, с драгунами и тремя батальонами пехоты, при 8 орудиях. Прикрытый густым туманом, отряд прошел по склону Качалыковского хребта, миновал Куринское, потом втянулся в дремучие леса.

Шли молча, наблюдая глубокую тишину. Когда туман, пригретый солнышком, немного приподнялся, наши увидели Мичик, за которым синели далекие горы. Казаки живо срыли крутой подъем, вырубили орешник и черный значок Бакланова пронесся через реку. Немного дальше, в болотистом ручье, увязла пушка. Бакланов слез с коня, сам приподнял хобот, а солдаты, дружно подхватив, разом вынесли пушку на землю. Отсюда Бакланов двинул уже рысью.

Было 12 часов, когда туман открыл неприятельские завалы. Барятинский и окружавшие его увидели с высоты, как за Мичиком развернулся длинный фронт нашей конницы, охватившей всю поляну. Тогда 24 орудия дали залп, барабаны забили к атаке, загремело «ура!» и крики: «Бакланов! Бакланов!». У неприятеля, напротив, вырвался вопль отчаяния, ужасные крики: «Боклю! Боклю!» были заглушены общим воем, какого давно не слышали старые кавказцы. Огромным стадом в 10 тысяч чеченцы бросились сломя голову к лесу, преследуемые с этого берега ядрами, гранатами; рядом с ними, но другую сторону оврага, неслись казаки стремительной лавой. Только на 10-й версте Бакланов мог перескочить овраг, сделал заезд и отхватил арьергард: он быть уничтожен, но орудия успели проскочить.

Все труды Шамиля пропали даром, все его рассчеты рухнули. Тут он потерял много людей, лучших своих наибов, потерял надежду отстоять Чечню…

Через 4 месяца Бакланов сдавал 17-й полк войсковому старшине Полякову, старому своему соратнику, а сам уезжал в Тифлис, получив другое назначение. Скоро открылась Турецкая война. В Малой Азии, за Арначаем, а особенно под стенами осажденного Карса, имя «Боклю» приводило в трепет турок, которые пытались прорваться сквозь железное кольцо, окружавшее крепость. Там, где стерег Бакланов, им это никогда не удавалось[8]. Таков был богатырь, воскресивший боевую славу первых времен казачества.

Уральцы

Как собиралось яицкое войско

Про старину уральскую мало что известно, меньше чем о других казаках. Первые орлы яицкого войска свили себе гнезда далеко за пределами крещеного, мира, чуть не в Азии, мало сносились с Москвой, еще меньше делали отписок, и только по рассказам старых людей, переходившим из рода в род, можно судить о том, что у них также была своя богатырская пора. Неизвестно, как и когда повелось Яицкое войско, но Государеву службу оно начало исполнять давно, 300 лет тому назад. В 1591 году 600 яицких казаков были посланы против ослушника царского Шамхала Тарковского, который владел городом Тарками.

Тогда же было наложено служилым казакам денежное и хлебное жалованье. О начале Яицкого войска сказывают так. Когда буйная вольница больно расшумелась, когда на Волге не стало от них ни прихода, ни проезда, царь Иван Васильевич Грозный выслал своего стольника Ивана Мурашкина истребить в корень разбойничьи ватаги, очистить водный путь на Астрахань. В те поры трое атаманов сошлись и стали думу думать, куда им скрыться от царского гнева? Одна ватага, с Ермаком Тимофеевичем, потянула на север, скрылась на Каму, откуда после была выряжена на завоевание Сибири; другая спустилась вниз, вышла морем в Терек, где осела навсегда, а третья укрылась подальше, на реку Яик, или нынешний Урал, который приютил их также навсегда. Надо думать, казаки не сразу осели. Прошло немало времени, пока они огляделись, ознакомились с новыми местами. А край был богатый. Сверху вниз протекала до самого моря многоводная река, обильная рыбой – осетрами, белугой, севрюгой, стерлядью, шинами… Поемные луга и островки покрывались ежегодно густой сочной травой; в зарослях камыша, особенно вблизи морского прибрежья, скрывались выдры, бобры, кабаны; из пернатых налетали сюда дикие гуси, птица-баба, лебеди. По сказанию, первые насельники построили себе городок там, где река Рубежная впадает в Яик. Как только прошел по Руси слух, что открылось новое убежище, войско быстро умножалось пришельцами с Дона, Волги, Кубани. Кроме казаков, людей вольных, сюда шли царские стрельцы, посадские люди, пушкари; государевы наводчики; набежали валахи, калмыки, татары, мордва, чуваши, вотяки, даже киргизы; между пленными попадались шведы, финны, турки, поляки и немцы; но главную силу войска составляли беглые крестьяне. Сюда шел народ ловкий, смелый, храбрый и гордый – народ с амбицией, который искал вольностей. «Как пчелка берет с каждого цветка по капельке меду, так и яицкое войско взяло с каждого сословия по молодцу – и вышло ровное и храброе яицкое войско».

На Руси удальство никогда не переводилось, вольная казацкая жизнь чудилась многим во сне и наяву, а, между тем, на всем лежал строгий запрет. Там же, за ее рубежом, каждый был сам себе господин. Войсковой атаман исполнял только волю народную; есаулы считались лишь его помощниками. Все дела решались в казачьем кругу, то на площади по призыву колокола, в случае спешки, то по особому торжественному сзыву. Вот в яицком городке выедал на богато убранном коне войсковой есаул в кармазинном зипуне, в широких парчовых шароварах; на голове у него нахлобучена высокая баранья шапка с острым малиновым верхом, с боку висит сабля кривая в турецкой оправе из чистого серебра; в правой руке держит жезл посеребренный. Подобно немецкому герольду, оповещающему торжество всенародное, есаул останавливается на каждом перекрестке и богатырски выкрикивает: «Послушайте, атаманы-молодцы, все Донское войско! Не пейте зелена вина – ни дарового, ни купленного: заутро круг будет!».