Мария Стюарт - Родерик Грэм

Спустя четыре дня, 12 июля, протестантская Англия вступила в войну с католической Францией, поскольку герцог де Гиз усилил свою армию, наняв еще швейцарцев, а во Францию со всех сторон — из Испании, Савойи и Папского государства — устремились католические войска. Елизавета писала Марии: «Наша добрая сестра прекрасно поймет, что нам и нашему совету в такое время не подобает уезжать отсюда». Все планы были отменены, причем обе стороны заявляли, что это лишь временная задержка. Однако все, кроме самой Марии, предвидели, что подобные задержки станут неотъемлемой чертой планов предстоящей встречи.

Причины, побуждавшие Марию к личной встрече, были политически наивными. Если бы она стала законно признанной наследницей Елизаветы, то в отсутствие у той детей — а Елизавете было тридцать — дети Марии унаследовали бы корону Англии. По иронии судьбы именно это и произойдет в будущем. Мария полагалась исключительно на личное обаяние, стремясь достичь понимания с Елизаветой, ведь Елизавета ничего, кроме мира и «дружбы» с северным соседом, не выигрывала от такого урегулирования. Очарование Марии было легендарным, его взрастила Диана де Пуатье, ему аплодировал французский двор. Но придворные по натуре льстецы, а на самом деле очарование подвело Марию в общении с погруженной в политику Екатериной Медичи. Шансы Марии достичь успеха у Елизаветы, опиравшейся на Сесила, одного из самых проницательных политиков Европы, — а разработанный им Эдинбургский договор она решительно отказалась подписать, — практически равнялись нулю.

Мария не могла понять, что поднять вопрос о наследовании означало затронуть две запретные темы: намерение Елизаветы вступить в брак и, что еще опаснее, неизбежность ее смерти, перед которой она испытывала необъяснимый ужас. В Елизавете глубоко укоренился страх из-за того, что она — плод союза, осужденного папой, и поэтому должна присоединиться к отцу в аду. Она не имела никакого желания любоваться на собственный саван раньше времени. Конечно, этот страх появлялся только в моменты глубокой депрессии, но обсуждение вопроса престолонаследия также могло вызвать его.

Что касается брака, то Елизавета часто говорила ближайшему окружению: «Сначала любовь, потом брак, а затем смерть». Именно таков был жестокий опыт ее матери. Понимая, что брак считался династическим императивом, она соглашалась принимать ухаживания поклонников, радуя тем самым всех, а потом сбивала всех с толку, отказывая им. Ее политика благосклонности и проволочек прекрасно работала, хотя порой приводила в ярость даже Сесила. Ситуация осложнялась тем, что речь могла идти только о династическом браке, скорее всего, без всякой любви. Молодая королева Елизавета была влюблена в своего конюшего лорда Роберта Дадли. В то время Дадли был женат на Эми Робсарт, которой позорно пренебрегал; весь двор перешептывался, обсуждая этот странный брак, 8 сентября 1560 года закончившийся трагедией. Эми, жившая одна в Оксфордшире, разрешила своим слугам пойти на местную ярмарку. По возвращении они обнаружили хозяйку мертвой у подножия лестницы: у нее была сломана шея. Узнав об этом, Мария, как утверждают, сказала: «Королева Англии собирается выйти замуж за своего грума, а он убил свою жену, чтобы добиться ее». Вернувшись из неизбежной ссылки, Дадли, которого королева прозвала «мои глаза», оставался рядом с ней до самой своей смерти, последовавшей 4 сентября 1588 года, — для Елизаветы явный пример любви, заканчивающейся смертью.

Елизавета вовсе не собиралась встречаться с женщиной, считавшейся более красивой, чем она сама, чьи права на престол при этом не были запятнаны разводами, да еще и вести политически невыгодные переговоры, касавшиеся брака и смерти. Чтобы осознать это, Марии не хватало искусности политика, однако в августе она поняла, что в 1563 году встреча не состоится. Сесил вздохнул с облегчением и отослал обратно своего слона.

В ситуации, когда планы Марии наталкивались на препятствия, ее обычной реакцией было расплакаться, а затем слечь, однако на этот раз она предпочла чем-нибудь отвлечься и 11 августа отправилась в поездку по северным провинциям королевства. Территории севернее Перта были для нее фактически чужой страной. Гэльскими землями к северу от Дамбартона и до Внешних Гебрид на северо-западе страны правил граф Аргайл, а на северо-востоке землями от Абердина до Инвернесса управляли Гордоны — графы Хантли. Оба лорда назначали свой суд шерифа, и каждый рассматривал свои территории как личные фьефы. Сами же горцы проявляли больше лояльности своим вождям, чем монарху в Эдинбурге, ведь его они никогда не видели. Обитатели Нижней Шотландии считали горцев недочеловеками; акт шотландского парламента от 1600 года определял их как «варварский, расположенный ко злу народ».

Показать этим людям всю роскошь Гизов было прекрасным предлогом для поездки, а Мария знала: королевские выезды — это та сторона правления, в которой она поистине блистала. Тем не менее лорд Джеймс и Летингтон полагали, что для поездки была еще одна, более важная причина. Мария собиралась посетить Абердин, центр владений Хантли. После встреч во Франции и Сент-Эндрюсе королева не доверяла Хантли и считала его опасным человеком, чья преданность католической вере способна натворить так же много бед, как и протестантский фанатизм Нокса. Но если проповеди Нокса могли привести лишь к общественным беспорядкам, то Хантли командовал большой личной армией. Он провел бблыиую часть жизни в тюрьме, так как англичане захватили его в плен при Пинки, а потом его арестовывали и освобождали по приказу Марии де Гиз. Хантли было пятьдесят лет, он любил поесть и выпить, отличался неимоверной толщиной и имел жену, о которой Джордж Бьюкенен отозвался так: «Она была женщиной с мужскими страстями и устремлениями». Марию легко убедили в том, что Хантли следует призвать к порядку, если только окажется возможным найти законный предлог.

Очень кстати третий сын Хантли — у него их было девять — сэр Джон Гордон только что бежал из тюрьмы в земли Хантли на севере. Сэр Джон был красивым молодым человеком с горячей головой, а его отец неизменно прощал ему все сумасбродные выходки. Летингтон и лорд Джеймс цинично поощряли его считать себя подходящим женихом для Марии, уверяя его в том, что она согласится на брак. Летингтон и лорд Джеймс надеялись, что экстравагантные выходки сэра Джона приведут к его неизбежному аресту и искоренению католиков Гордонов. Сэр Джон угодил в ловушку: его арестовали за уличную драку, явившуюся следствием запутанной вражды между Гордонами и Огилви. В ходе стычки был ранен лорд Огилви.

Огилви из Финдлейтера лишил наследства собственного сына Джеймса в пользу сэра Джона Гордона, так как его жена сказала ему, что Джеймс пытался соблазнить ее. Распустившая слух жена затем открыто стала любовницей сэра Джона, но не передала ему земли, которые он рассчитывал получить, поэтому он сначала подверг ее домашнему аресту, а затем бросил. Теперь же он попался на удочку, поверив, что в него влюблена Мария — а они встречались только во время придворных приемов — и что ее благосклонность защитит его. Когда он столкнулся на улице с лишенным наследства Джеймсом Огилви, началась драка. Из тюрьмы сэр Джон сбежал, что дало Марии прекрасный предлог соединить в своей поездке развлечения с карательной экспедицией. В сопровождении недовольного Джеймса Огилви она отправилась на север по следам правонарушителя.