Золотой дождь - Джон Гришэм

Я вскакиваю и начинаю действовать, чем привожуее почти в восторг. Под ее руководством я мужественно поднимаю и погружаюпервый стофунтовый мешок с иголками в тачку и везу ее за мисс Берди вокруг домаи по подъездной дорожке через переднюю лужайку к низенькой маленькой клумбочкеоколо улицы. Рукой в перчатке мисс Берди держит чашку кофе и с большойточностью указывает мне то самое место, куда надо высыпать иголки. Я совершенновыдохся по пути, особенно если учесть, что последний его отрезок приходился намокрую от росы траву, но бодро вскрываю мешок и начинаю выбрасывать иголкивилами. Через пятнадцать минут я справляюсь с задачей, но моя тенниска уженасквозь пропотела.

Мисс Берди идет следом за мной и тачкой ксамому краю дворика, где мы снова нагружаемся. Она точно указывает, какой мешокбрать, и мы опять везем его к месту, недалеко от столба с почтовым ящиком.

В первый час работы мы разбросали пять мешковиголок.

Пятьсот фунтов весом. Я уже изнемогаю. Вдевять утра температура подскочила почти до тридцати градусов. В девятьтридцать я уговорил мисс Берди сделать перерыв, чтобы напиться воды. И, посидевдесять минут, с трудом поднимаюсь снова.

Время от времени нестерпимо ломит спину, но,закусив губы, позволяю себе только гримасу боли. Однако мисс Берди ничего незамечает.

Я человек не ленивый и когда-то, еще во времяучебы в средней школе, находился в отличной физической форме. Я вовсю резвилсяи участвовал во всех спортивных играх, но потом в мою жизнь вошел юридическийколледж, и за последние три года у меня было мало возможностей заниматьсяспортом. Поэтому после трех часов тяжелой физической работы я чувствую себя каквыжатый лимон.

На ленч мисс Берди скармливает мне два своихбезвкусных сандвича с индюшатиной и яблоко. Я сижу под зонтиком во внутреннемдворике и очень медленно ем. Спину ломит, от усталости я не чувствую ног, ируки дрожат, пока я, словно кролик, грызу яблоко.

Ожидая, когда мисс Берди закончит на кухне, яустало смотрю через маленькое зеленое пятно лужайки с грудой мешков на ней насвое жилище над гаражом. А я еще гордился, когда выторговал себе всегополтораста долларов арендной платы, теперь не знаю, такой ли уж я умник насамом деле и кто в конечном счете выгадал…

Помню, мне было даже немного стыдно, что яслегка наживаюсь на милой маленькой женщине. А теперь мне очень хотелось бызапихнуть ее в пустой мешок из-под иголок.

Если судить по древнему термометру, прибитомугвоздями к стене гаража, температура в час дня поднялась еще на пару градусов.В два часа спина у меня уже не разгибается, и я объясняю мисс Берди, что долженотдохнуть. Она грустно смотрит на меня, затем медленно поворачивается и изучаетвзглядом нисколько не уменьшившуюся груду белых мешков. Мы сделали в этойгромаде едва заметную вмятину.

— Ну, если это так обязательно.

— Только часок, — умоляю я.

Она смягчается, но в три тридцать я сноватолкаю перед собой тачку, а мисс Берди наступает мне на пятки.

После восьми часов изматывающей работы явысыпал семьдесят девять мешков иголок, меньше трети всего их количества.

Вскоре после ленча я намекнул в первый раз,что ровно в шесть вечера меня ждут в «Йогисе». Я, конечно, соврал. Мои часы работыв баре с восьми до закрытия. Однако мисс Берди этого не узнает, а я твердонамерен освободиться от иголок еще до наступления темноты. Но в пять я простовсе бросаю и говорю, что с меня достаточно, что спина у меня отваливается, амне еще работать вечером, и тащусь вверх по лестнице, а мисс Берди печальносмотрит мне вслед. Она может отказать мне в жилье, но мне это уже безразлично.

Поздним утром в воскресенье я просыпаюсь отвеличественного грозового раската и лежу, словно оцепенев, под шум проливногодождя, барабанящего по крыше. Голова у меня в порядке — заступив вчера наработу в баре, я не пил. Однако все тело словно залито бетоном, и я не в силахпошевелиться.

Малейшее движение причиняет мучительную боль.Мне даже трудно дышать.

В какой-то момент вчерашней пытки мисс Бердиспросила, не пойду ли я с ней сегодня в церковь. Посещение церковной службы небыло включено в список обязательных условий моего здесь проживания, но почемубы, подумал я тогда, не пойти.

Если одинокая старая леди хочет, чтобы япосетил с ней службу, то это самое малое, что я могу для нее сделать из чувстваблагодарности. И уж мне это, конечно, никак не может повредить.

Поэтому я поинтересовался у нее, какую церковьона посещает. Церковь Благодати Господней, отвечает она, что в Далласе. Живи,опираясь на помощь ближних, — такой принцип исповедует она вместе с досточтимымКеннетом Чэнддером в храме и среди собственных стен.

Сегодня я вымаливаю возможность остаться дома.Она, по-видимому, недовольна, но быстро смиряется.

Когда я был маленьким, еще задолго до того,как отец пристрастился к алкоголю и решил послать меня в военное училище, я отслучая к случаю ходил в церковь вместе с матерью. Отец тоже бывал с нами парураз, но все время ворчал и брюзжал, и мы с матерью предпочитали, чтобы оноставался дома и читал газеты. Это была маленькая методистская церковь сдружелюбно настроенным пастором, достопочтенным Хауи, который рассказывалразные забавные истории и умел внушить каждому, что он желанный и любимый прихожанин.

Я помню, как мама всегда была довольна егопроповедями. В воскресной школе училось много ребят, и я не возражал, когда разв неделю утром меня скребли мочалкой, надевали на меня рубашку с накрахмаленнымворотничком и вели в церковь.

Однажды у матери была какая-то незначительнаяоперация и она провела в больнице три дня. Конечно, все дамы-прихожанки зналиоб интимных деталях операции и в течение трех дней в дом потоком изливалисьприношения: печеное, тушеное, жареное, пирожные, пироги и тому подобное.Приносились горшки и блюда с таким количеством еды, которое нам с отцом и загод было не съесть. Дамы организовали дежурство у нас в доме. Они поочереднонадзирали за порядком в кухне, убирали там, мыли, встречали все увеличивающеесяколичество посетительниц, которые приносили все больше кастрюль со съестным. Вте три дня, что мать пробыла в больнице, и три дня после возвращения у нас вдоме жила по крайней мере одна из дам, и мне казалось, что они сторожили еду.