Королевский гамбит - Уильям Фолкнер

– Не следовало предоставлять ей такую возможность, – сказал его дядя. – Насколько я понимаю, вы все это время сидели в машине. Она заехала за вами домой и привезла сюда.

Девица Кейли высморкалась.

– Да, сэр.

– В таком случае домой ее придется отвезти тебе, – сказал ему дядя, не оборачиваясь. – Им вместе…

Но девица Кейли уже взяла себя в руки. Она громко высморкалась, вытерла нос и уже протянула было платок дяде, как вдруг замерла с безвольно опустившейся рукой.

– Мы уйдем вместе, – сказала она. – Я ее не боюсь. Даже если она меня довезет только до ворот, все равно до дома мне не больше двух миль.

– Ладно, – сказал его дядя. – Держите. – Он протянул ей кольцо. Это был крупный бриллиант. С ним ничего не случилось. Девица Кейли едва взглянула на него.

– Не нужно оно мне, – сказала она.

– Мне тоже, – сказал его дядя. – Но приличия требуют, чтобы вы вернули его самолично.

Ну кольцо она взяла, а тут вернулась девица Харрис, и девица Кейли, все еще не выпуская из рук носового платка, пошла вымыть лицо. Девица Харрис вполне привела себя в порядок, царапину на щеке прикрывала свежая полоска мази; теперь в руках у нее была платиновая коробочка, только не портсигар, а пудреница или что-то в этом роде. Ни на одного из них она не обратила внимания – смотрелась в зеркало, вделанное в пудреницу, заканчивая свою косметику.

– Наверное, мне следует извиниться, – сказала она, – но ведь, насколько я понимаю, юристам постоянно приходится сталкиваться в своем деле с подобными вещами.

– Кровопролития мы стараемся избегать, – сказал его дядя.

– Кровопролития, – повторила она. Теперь она забыла и про свое лицо, и про платиновую пудреницу, и куда-то испарились разом и легкость, и жесткость, и, когда она взглянула на его дядю, в глазах ее снова застыли страх и ужас; и тут он понял: что бы там ее брат ни сделал, или ни сделает, или может сделать, у нее, по крайней мере, на сей счет сомнений не было.

– Вы должны что-то предпринять, – сказала она. – Обязаны. Если бы мне было хоть куда-то еще пойти, я бы не стала вас беспокоить. Но я…

– Вы сказали, что он заключил с вами соглашение, по которому ничего не предпримет в течение двадцати четырех часов, – перебил ее дядя. – Как вы думаете, сдержит он слово или поступит как вы – тоже попытается сделать что-то за вашей спиной?

– Не знаю, – сказала она. – Если бы вы могли просто посадить его под замок, пока я…

– Но я не могу, как не могу и устроить так, чтобы того, другого, депортировали еще до завтрака. Кстати, почему бы вам самой его не депортировать? Вы ведь сказали, что…

Теперь к страху в выражение ее лица добавилось отчаяние.

– Не могу. Я пробовала. Может, мать и вправду лучше меня. Я даже пыталась поговорить с ним. Но он вроде вас – тоже не верит, что Макс опасен. Говорит, что бежать от него – это все равно что от ребенка убегать.

– Именно так это и будет выглядеть, – подтвердил его дядя. – И именно поэтому.

– Что – именно поэтому?

– Ничего, – сказал его дядя. И отвернулся от нее, не смотрел ни на кого и, как ему казалось, ни на что, просто стоял и потирал подушечкой большого пальца чашечку своей трубки с мундштуком из кукурузного початка. Она прервала молчание:

– Можно мне еще одну сигарету?

– Почему бы нет? – сказал его дядя. Она взяла сигарету из ящичка, и на этот раз поднес ей спичку он, шагнув мимо дяди к курительному столику и старясь не задеть разбросанные по полу шахматные фигуры; в этот момент в комнату вошла девица Кейли и, тоже ни на кого не глядя, сказала:

– Я оставила его на подзеркальнике.

– Оставила что? – спросил дядя.

– Носовой платок, – пояснила девица Кейли. – Я застирала его.

– Ага, – проговорил его дядя, а девица Харрис сказала:

– Просто говорить с ним – тоже бесполезное дело. Вы ведь сами уже пытались.

– Не припоминаю, – возразил его дядя. – Не помню, чтобы говорил кто-то еще, кроме него. Но вообще насчет разговора вы правы. Подозреваю, что вся эта история началась, потому что кто-то слишком много разговаривал.

Но она даже не слушала:

– И здесь мы больше ничего о нем не услышим. Вам достаточно только сходить туда…

– Доброй ночи, – сказал его дядя.

Но она по-прежнему ничего не слушала:

– …утром, еще до того, как он встанет и уйдет куда-нибудь. Я позвоню вам утром и скажу, в какое время прийти лучше всего…

– Доброй ночи, – повторил его дядя.

После чего они удалились: через гостиную, разумеется, не потрудившись закрыть дверь; то есть это девица Харрис не потрудилась, а вот девица Кейли, когда он подошел, чтобы прикрыть дверь, повернулась и уже было захлопнула ее, но увидела, что он уже рядом. Но когда он взялся за ручку, дядя остановил его: «Погоди», – и он так и остался стоять, не выпуская дверной ручки, и они услышали громкий цокот каблуков сначала в передней, а потом, судя по всему, на пороге входной двери.

– Что ж, так мы и в тот раз подумали, – сказал его дядя. – Сходи посмотри.

Но сейчас они действительно ушли. Стоя на пороге, на холоде, под звездами безветренного декабрьского вечера, он услышал, как взревел двигатель, и увидел, как тяжелый вездеход рванул вперед чуть ли не на полной скорости так, что шины завизжали, свернул на ближайшем повороте, мигнув на прощанье подфарниками, тоже так быстро, что машина уже, видно, давно пересекла Площадь, а он все еще ощущал запах паленой резины.

Он вернулся в гостиную, где его дядя набивал трубку в окружении разбросанных по полу шахматных фигур. Не останавливаясь, он подошел к нему, поднял доску и положил ее на стол. К счастью, сражение в комнате разворачивалось с другой стороны стола, так что фигуры не пострадали. Он собрал их и расставил по местам, даже передвинув на два поля белую ферзевую пешку, как в классическом начале, на котором всегда настаивал дядя. А дядя все еще набивал трубку.

– Выходит, они все были правы насчет капитана Гуалдреса, – сказал он. – Все дело в девушке.

– В какой девушке? – спросил дядя. – Разве одна из них не проехала нынче вечером дважды по шесть миль только затем, чтобы убедиться, что мы, как она и хотела, безусловно связали ее имя с именем капитана Гуалдреса? А другая не только набросилась на нее с кулаками, чтобы отмести эти клеветнические измышления, но даже имени его правильно произнести не смогла.

– Ага, – сказал он. Собственно, даже не сказал. Просто подтянул стул и снова занял свое место. Дядя не спускал с него глаз.

– Ну как, выспался? – спросил он.

На это он тоже ответил не сразу. Да даже и не должен был отвечать, оставалось только ждать, потому что его дядя совершено отказывался растолковывать свои остроты только в одном случае – когда они были действительно остроумны, по высшему классу, а не просто забавны.