Полковник Кварич - Генри Райдер Хаггард

Гарольд промолчал. Им владело сильное искушение отказаться, как на его месте поступил бы любой человек. Ему ничто не мешало заявить в свое оправдание, что у него нет опыта охоты на куропаток, и что одно из ружей было чужим. Но он мужественно устоял перед соблазном и не сказал ни единого слова.

Джордж положил оба ружья и ушел, чтобы присоединиться к загонщикам. Это было отличное место для подгона куропаток: с обеих сторон к ним в виде буквы V спускались молодые посадки лиственницы. Ружья были нацелены на острый конец клина на одном уровне с крайними точками посадок, которые в этом месте располагались на расстоянии примерно ста двадцати ярдов друг от друга. Впереди простирались открытые поля, лежащие таким образом, что птицы должны были пролететь прямо в щель на конце V-образного укрытия.

Охотникам пришлось ждать долго, потому что идти пришлось довольно далеко, и они шагали молча, пока внезапно, подгоняемая налетевшим откуда ни возьмись ветром, не вылетела пара одиноких птиц. Одна полетела налево над головой Эдварда Косси, и он аккуратным выстрелом сбил ее, а другая, увидев под изгородью, которая была невысока, шляпу Гарольда, резко метнулась в сторону, сделав почти невозможным удачный выстрел, скорее в шестидесяти, нежели в пятидесяти ярдах от него.

– Стреляйте, – сказала Ида, и полковник выстрелил. К его радости, птица с глухим стуком упала к его ногам, а затем, застреленная в голову, от силы удара вновь подскочила на пару футов вверх.

– Так лучше, – сказала Ида, протягивая ему второе ружье.

Еще один момент, и высоко в небе показалась еще одна стая. Кварич выстрелил дважды и подстрелил одну птицу справа и одну слева, а выхватив второе ружье, сделал им вдогонку еще один выстрел, в третью птицу, но она не упала. Внезапно его охватило благородное воодушевление и уверенность в своих силах, и он понял, что больше не имеет права промахнуться. И он не промахнулся. С двумя почти невозможными исключениями он подстрелил всех птиц. Но самая громкая слава, о какой он до сих пор часто мечтал, ждала его впереди.

К тому моменту, когда в двухстах ярдах от них, в дальней части довольно грязной стерни ячменя появились загонщики, он подстрелил восемь куропаток и произвел одиннадцать выстрелов.

– Пожалуй, это все, – сказал он. – Боюсь, вы потеряли свои перчатки, Ида.

Но не успел он произнести этих слов, как раздался крик «Цель!» и прямо навстречу ему, подгоняемая ветром, вылетела стая птиц.

Они летели на него вразброс и довольно «тягуче». Гарольд схватил ружье и глубоко вздохнул. Стоя на коленях с ним рядом, Ида приоткрыв рот и широко раскрыв глаза, наблюдала за их приближением через брешь в живой изгороди. В эти мгновения она была так хороша собой, что могла очаровать сердце любого мужчины, если бы мужчина, занятый охотой на куропаток мог снизойти до такого легкомыслия, что лично нам кажется невероятным.

Теперь не упустить бы момент! Вожак со своей парой был пока на расстоянии более пятидесяти ярдов, так что если Кварич хочет оставить шанс для второго ружья, он должен стрелять сейчас, прежде чем они подлетят на пять ярдов ближе.

– Бабах! – И на землю рухнул старый самец.

– Бах! – И его приятель последовал за ним, со стуком врезавшись в живую изгородь.

С быстротой молнии Ида одной рукой хватает «холостое» ружье, и как только Гарольд поворачивается к ней, второй рукой вручает ему другое, взведенное и заряженное. «Бах!». Еще одна птица летит головой вниз из поредевшей стаи. Сейчас до них ярдов шестьдесят. «Бах!» – и снова о, радость и удивление! – последняя птица переворачивается в воздухе и падает замертво, как камень, в семидесяти шагах от ствола его ружья.

Из этой стаи полковник подстрелил четырех птиц, что, как хорошо известно любому охотнику, своего рода подвиг, который редко удается даже искушенным стрелкам.

– Браво! – сказала Ида. – Я была уверена, что вы умеете стрелять, если захотите.

– Да, – ответил он, – это была довольно хорошая работа. – И он начал сам подбирать птиц, потому что к этому времени загонщики уже перешли поле. Все птицы были мертвы, ни одного подранка, и их было ровно шесть пар. Как только он поднял последнюю, к нему, вместе с Эдвардом Косси, подошел Джордж.

– Вот это да! – воскликнул он, и его меланхоличную физиономию осветило некое подобие улыбки, – Такой удачной охоты я отродясь не видел! Лорд Уолсингем, и тот не мог бы похвастать такой удачей – пятнадцать выстрелов и двенадцать птиц! Честное слово, – и он вновь повернулся к Эдварду, – разрази меня гром, сэр, но мне кажется, что полковник все-таки выиграл перчатки для мисс Иды. Давайте посчитаем, сэр. У вас две пары с этого последнего подгона, одна с первого, ничего со второго, и три с третьего, итого всего тринадцать. А у полковника их ровно семь пар, итого всего четырнадцать, как одна птица.

– Итак, мистер Косси, – сказала Ида, с нежной улыбкой, – я выиграла перчатки. Не забудьте заплатить за них.

– О, я не забуду, мисс де ла Молль, – ответил тот, тоже с улыбкой, но не слишком доброй. – Я полагаю, – добавил он, обращаясь к полковнику, – что последняя стая закрутилась, чем вы и воспользовались.

– Нет, – тихо возразил Кварич, – все четыре выстрела были точными.

Мистер Косси снова улыбнулся и отвернулся, чтобы скрыть свою досаду, недоверчивую улыбку, отчего кровь Гарольда Кварича побежала по жилам быстрее, чем то было полезно для него. Эдвард Косси предпочел бы потерять тысячу фунтов, чем допустить, что его соперник подстрелит лишнюю птицу, ибо он не только был ревнивым стрелком, но и прекрасно знал: Ида в душе желала, чтобы он проиграл пари и, что еще хуже, желала увидеть его унижение!

А затем его, лучшего стрелка в радиусе десяти миль, победил какой-то старый вояка, паливший из странного ружья и совершенно не привыкший к тому, что птицу гонят ему под выстрел! Да об этом вскоре узнает вся округа! Болтливый Джордж точно позаботится об этом. Стоило Косси подумать об этом, как он был готов лопнуть от злости. И поэтому, боясь выставить себя на посмешище, он, не проронив ни единого слова, отправился со своим слугой к замку, вынудив остальных следовать за ним.

Ида посмотрела ему вслед и улыбнулась.

– Он так тщеславен, – сказала она. – И не привык проигрывать.

– Мне кажется, вы излишне суровы к нему, – сказал полковник, ибо шутка получилась довольно жестокой, что претило его вкусу.

– Во всяком случае, – ответила Ида, топнув ногой, – не вам это говорить. Будь он вам столь же неприятен, как и мне, вы бы тоже были с ним суровы. Кроме того, я осмелюсь сказать, что вскоре настанет его черед.

Полковник поморщился, что не удивительно, но, глядя на ее красивое лицо, застывшее, как сталь, при мысли о том, что может принести с собой будущее, он подумал, что, если этот черед настанет и она достанется Эдварду Косси, это вовсе не будет означать, что окончательный триумф будет на его стороне. Ибо Ида де ла Молль, в какой бы степени ею ни руководило чувство чести и долга, отнюдь не была бабочкой, которую можно раздавить колесом, но женщиной, чья неприязнь и злость, или, что еще хуже, холодное, неизменное презрение было чем-то таким, от чего даже самый смелый мужчина в ужасе шарахнулся бы от нее.