Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо - Сергей Цветков

Свою роль в ослаблении междукняжеских связей сыграла и благоприятная для Руси обстановка на южных рубежах. Вместе с временным исчезновением половецкой угрозы отпала необходимость в объединении сил ради отражения натиска «поганых». Утраченная привычка князей действовать сообща против степного врага была кое-как восстановлена лишь в конце XII – начале XIII в.

Упадок великокняжеской власти происходил на фоне бурного экономического, политического и культурного подъема древнерусских областей и городов366 – процесса, отчасти порожденного действиями самой же центральной (великокняжеской) власти, но имевшего также и собственные корни. В конце X – первой половине XI в. в основном завершился распад родоплеменных отношений, вследствие чего бывшие племенные территории восточных славян преобразовались в земли-волости, составленные из главного города с пригородами (младшими городами) и сельских округ. Их пределы большей частью совпадали с прежними племенными границами, однако население этих новых административных единиц размещалось теперь не по родственному, а по территориальному принципу367. Каждая волость фактически представляла собой «вполне законченное социальное целое со всеми необходимыми элементами государственности»368. У нее была и своя определенная территория, и свой «народ», и самостоятельная верховная власть в виде веча, туземной знати («старцев градских») и великокняжеского посадника (воеводы или князя, представителя владетельной династии). Хотя последний и олицетворял собой до поры до времени власть великого князя, но еще в большей степени его деятельность служила интересам местного общества, – защищал ли он границы волости от внешних врагов, содействовал ли освоению новых земель и сбору даней с покоренных племен или оказывал покровительство развитию ремесла и торговли.

На протяжении всего XI и первой трети XII в. расцвет волостей, казалось, отражал первенствующее значение Киева, повышая его статус общерусского центра, «матери городов русских». Сидевшие в областных городах сыновья и внуки, братья и племянники великого князя были как бы спицами, скреплявшими колесо древнерусской государственности. Но сама эта система управления областными землями, базировавшаяся на понятии коллективного (родового) владения, порождала такие изменения их политического и культурного ландшафта, которые центральная власть не могла ни предвидеть, ни предотвратить.

Прежде всего, князья, занявшие столы волостных городов, стремились поднять престиж этих периферийных центров, вкладывая значительную часть собираемых с них доходов в строительство укреплений, общественных и церковных зданий, благоустройство улиц и площадей. Со временем областные столицы утрачивали провинциальный облик и дух. Великолепные каменные храмы, монастыри, княжеские дворцы и даже новые епископские кафедры способствовали росту местного самосознания, – естественно, в ущерб киевоцентризму369.

Очень рано, уже на рубеже X–XI вв., волости приобрели черты городов-государств, отношения между которыми часто принимали характер межгосударственных370. На дальнейшее их обособление решительным образом повлияла известная нам политическая тенденция к закреплению волостей за отдельными линиями княжеского дома. Раньше всего она дала себя знать на тех окраинах Руси, которые были выделены в постоянное владение князей-изгоев: в Полоцкой и Галицкой волостях. В XII в. к таким «изгойским» землям присоединился ряд других волостей: Муромо-Рязанская, доставшаяся младшему из черниговских князей, Ярославу Святославичу, Турово-Пинская, отошедшая к правнукам Святополка Изяславича, и, наконец, Городенское княжество, ставшее постоянным владением потомства Игоря Ярославича, князя Волынского (см. с. 8). По верному наблюдению В.О. Ключевского, в географическом отношении князья-изгои «очутились владельцами оконечностей территориальных, окраин Русской земли, наиболее отдаленных от «матери русских городов»: как будто теплое родственное чувство князей, еще бившееся с некоторой силою около сердца земли, Киева, охладевало и застывало на ее оконечностях, вдали от этого сердца»371.

Но и сама сердцевина Русской земли очень скоро оказалась подвергнута территориальному разделу. По мере размножения династии и усложнения генеалогических отношений старшие ветви Ярославова рода все крепче держались территориального принципа отчины, относясь к доставшимся им частям родового наследия уже не как к переходящей из рук в руки общей собственности, а как к постоянным оплотам для себя и своих детей. Отчинная политика князей в большинстве случаев встречала поддержку у местного населения, поскольку оседание княжеских семей на землях-волостях позволяло последним выработать и упрочить свой собственный политический быт. С конца XI в. династия становится все более разветвленной, а контролируемая ею территория – все более полицентричной, и с каждым новым поколением картина усложнялась еще больше, поскольку династические отношения между князьями – владельцами отчин воспроизводились и внутри отчинных земель, где старший князь устраивал своих сыновей, братьев, племянников, давая им наделки – пригороды и волости в пределах данного княжества, которые, в свою очередь, вскоре также превращались в отчины, тяготевшие к выделению в обособленные области. Так, в течение XII в. Русь разделилась вначале на три большие территориальные отчины – Черниговскую, Переяславскую и Волынскую, которые, в свою очередь, подверглись еще большему дроблению. Первая поделилась на княжества: Черниговское, Новгород-Северское, Муромо-Рязанское, Путивльское, Рыльское, Курское, Трубчевское. Вторая выделила из себя Смоленское и Суздальское княжества, после чего в Смоленской земле образовалась Торопецкая волость, а в Суздальской – Суздальское, Ростовское, Владимирское, Переяславль-Залесское, Юрьевское, Стародубское и Ярославское княжества. На Волыни возникли княжества: Волынское, Луцкое, Белзское, Пересопницкое, Дорогобужское.

Тот же самый процесс затронул и волости князей-изгоев, запестревшие мозаикой отчинных владений: в Полоцкой земле появились князья полоцкие, витебские, минские, друцкие, изяславльские, логожские, стрежевские, городецкие, в Турово-Пинской – туровские, пинские, дубровницкие, слуцкие и клецкие, в Муромо-Рязанской – муромские, рязанские, пронские и т. д.

Отчинный распорядок наследования не распространился только на два старейших стола – киевский и новгородский. Центробежные силы действовали и здесь, но на других началах. Применить по отношению к золотому столу киевскому обычный механизм отчинного распределения столов мешало то обстоятельство, что для подавляющего большинства членов правящего рода Киев по-прежнему оставался не столько территориальной, сколько генеалогической отчиной, с обладанием которой связывались представления о старейшинстве во всей Русской земле. Поэтому неоднократно предпринимавшиеся попытки закрепить его за какой-то одной линией княжеского дома встречали ожесточенное противодействие со стороны других ветвей династии. Таким образом, обособление Киева в отдельную волость – пожизненное (в идеале) владение старейшего князя – было связано с его исключительным значением как политического центра династии.

Изъятие Киевской земли из реестра отчинных волостей сразу же сказалось на Новгороде, который в течение предыдущих полутораста лет был «второй жемчужиной» в короне киевских князей. Управление им традиционно осуществлялось руками сыновей великого князя (обыкновенно старших). Но поскольку киевский стол переходил теперь то к одной, то к другой династической линии, а сыновьям старейшего князя не позволяли закрепиться в Киеве на началах отчины, то ни один из них не мог считать своей отчиной и Новгород.