Ничего не говори. Северная Ирландия: Смута, закулисье, «голоса из могил» - Патрик Радден Киф

Майкл был упрямым и смелым, но ему только исполнилось 11 лет. А Такеру и вовсе было девять. Здесь находились также и мальчики постарше, которые уже отлично усвоили практику издевательств. Христианские братья, управлявшие приютом, закупали одежду для своих подопечных большими партиями, так что дети ходили в том, что им не подходило по размеру: плечи рубашек съезжали до локтя, широкие брюки для взрослых не падали только благодаря ремню, детские костюмы вызывали в памяти сборник рассказов о чистилище для белфастских незаконнорожденных. Взрослые в «Керкуббине» заставляли детей работать. Иногда персонал сдавал их как рабочую силу в аренду какому-нибудь соседнему фермеру – копать картошку.

По вечерам все смотрели телевизор в темной комнате, а монахи в длинных одеяниях велели определенным детям приходить и садиться к ним на колени. В доме было распространено сексуальное насилие. К самому Майклу никогда не приставали, но ночью, лежа под одеялом, он видел, как неясные фигуры взрослых входили в спальню с фонариками и вытаскивали спящих мальчишек из кровати.

Майкл и Такер убегали. Они считали, что должны вернуться в Белфаст, потому что там может появиться мама. Но всякий раз, когда они пускались в бега, их возвращали и каждый раз по возвращении избивали. Мальчики МакКонвилл сбегали так часто, что в конце концов персонал забрал у них обувь. Вдруг им удастся добраться до деревенской дороги и автостопом доехать до Белфаста, а босыми ногами далеко не уйдешь.

Конечно, власти, возможно, не знали, какие ужасные вещи творятся за стенами «Керкуббина», но они в любом случае не обращали внимания на обстановку в приюте и продолжали посылать туда детей. Близнецов Билли и Джима тоже перевели из «Назарет Додж» в «Керкуббин». Когда машина ехала из Белфаста по берегу Стренгфорд Лох в направлении приюта, мальчики, полные мрачных предчувствий, сидели на заднем сиденье. Им исполнилось по семь лет. В «Керкуббине» они были самыми маленькими, и отправить их туда – значило бросить на съедение волкам. Старшие дети физически издевались над ними, а Билли подвергался сексуальным домогательствам со стороны взрослых. Мальчики не могли ни к кому обратиться за помощью, потому что многие работники сами издевались над детьми, а те молчаливо терпели. Все христианские братья были, по словам бывшего воспитанника, «заодно». Некоторые из детей МакКонвиллов видели столько плохого от католических учреждений Северной Ирландии, что начали бояться всех священников. Даже став взрослыми, они с тревогой смотрели на мужчину в монашеском одеянии. (Позже братья из «Де Ла Саль» признали, что в этот период времени сексуальное насилие получило широкое распространение в «Керкуббине». Сестры Назарет, управлявшие «Назарет Лодж», также вынуждены были согласиться, что и у них применялось физическое насилие.)

Хелен МакКонвилл была слишком взрослой, чтобы ее держали где-то против воли, но еще слишком молодой, чтобы стать законным опекуном братьев и сестер, поэтому она пыталась существовать самостоятельно, проживая вместе с Арчи или друзьями. Она нашла работу официантки в компании, которая устраивала поминки. Еще находясь в «Назарете», она недолго встречалась с парнем ее возраста по имени Шеймус МакКендри, который работал в приюте учеником плотника. После первой физической близости они расстались, но когда через два года (Хелен все еще работала официанткой) их пути снова пересеклись, и их отношения возобновились. Молодые люди поженились, когда девушке исполнилось 18.

В то время, казалось, не было такого приюта, который мог бы удержать Майкла МакКонвилла. После множества побегов и принудительных возвращений его послали в «исправительную» школу недалеко от городка Ньютаунардз. Школу «Лизневин» незадолго до этого учредили как место «безопасного» проживания мальчиков в ответ на требования жителей близлежащих районов. Вряд ли можно было назвать это место школой. «Лизневин» являлся детской колонией для подростков, которые казались слишком буйными и своевольными для учреждений вроде «Керкуббина».

Среди новых товарищей Майкла по дому были и такие же постоянные беглецы, как он сам, а кроме того, здесь была представлена целая криминальная галерея неподходящих для этого места взрослых, которых арестовывали за кражи со взломом, нападения и участие в военизированных группировках. Основное здание представляло собой перестроенный особняк, некогда бывший центром величественной загородной резиденции. Сейчас в нем находились «изолированные комнаты» – одиночные камеры, лишенные мебели, с решетками на окнах, в которых запирали провинившихся детей. Территорию огородили по периметру высоким забором, подвели к нему электричество и установили сигнализацию, которая включалась, если кто-то пытался бежать.

Возможно, кому-то «Лизневин» мог показаться ГУЛАГом, но Майклу здесь понравилось. Позже он, шутя, с оттенком некоторой иронии замечал, что «Лизневин» был самым лучшим домом из всех, где ему довелось жить. Персонал часто говорил, что забор построен от тех людей, которые находятся снаружи, он не для тех, кто внутри. Быть может, такая уединенность «Лизневина» в трагические времена Смуты сделала его местом, в котором жертвы вроде Майкла МакКонвилла смогли в конце концов успокоиться и начать «исцеляться». Ни одна из религий здесь не доминировала, и происходили регулярные стычки между католиками и протестантами. Но Майкл старался избегать неприятностей. Он познакомился с одной доброй монахиней, сестрой Франсис, которая присматривала за ним. Она дружески относилась и к его братьям и сестрам, и несколько лет спустя, когда женщина переехала в Америку, она каждое Рождество присылала им письмо с открыткой, куда вкладывала сложенный доллар. Вроде бы ничего особенного, но для МакКонвиллов, оставшихся без родителей, это значило очень много.

Майкла иногда отпускали на выходные, словно в небольшой отпуск из тюрьмы, поэтому он мог поехать в Белфаст и остановиться у Арчи или у Хелен. Дети, когда они были вместе, никогда не говорили о том, что случилось с матерью. Слишком болезненная тема. Однако ощущение семьи как единого целого начало постепенно разрушаться. Стараясь не вспоминать о страшном прошлом, они все больше отдалялись друг от друга. Майкл покинул «Лизневин», как только ему исполнилось 16, и приступил к поискам работы и жилья – к поискам самой жизни. Он прожил в разных учреждениях почти треть ее. Но система работала так: в 16 лет двери открывались, и можно было идти на все четыре стороны. Воспитанники, выходившие из таких школ, были мало подготовлены к резким переменам. Никто не учил их, как найти работу, снять квартиру или сварить яйцо. Их просто выпускали в жизнь.

* * *

Вернувшись в «Лонг Кеш» после того, как с него сняли маску продавца игрушек, Брендан Хьюз застал там Джерри Адамса, который все еще отбывал своей срок. Адамс уже дважды пытался бежать. Но он не был так силен в тактике, как Хьюз, а потому его ловили и добавляли новый срок за попытку побега. Адамс привык к «Лонг Кеш». Сравнивая здешнюю рутину и жизнь в бегах, когда каждый день ночуешь на новом месте, боишься стука в дверь и никогда не знаешь, что будет с тобой на улице (вдруг кто-то увидит тебя и пристрелит), он находил, что тюрьма – это нечто вроде отдыха. Проволока окружала бараки «Ниссен», где узники жили в помещениях, называемых «клетками», каждая из которых имела свой номер. Хьюз и Адамс делили Клетку 11. Два революционера были близки и раньше, до тюремного заточения, но сейчас они физически находились рядом, поскольку камера не отличалась большими размерами. В бараках гуляли сквозняки, условия были спартанскими, холодные ветра продували лагерь насквозь. Зимой заключенные, чтобы согреться, надевали на руки носки, как перчатки.