Ничего не говори. Северная Ирландия: Смута, закулисье, «голоса из могил» - Патрик Радден Киф

В то же самое время произошла и вторая кража, связанная с искусством и именем сестер Прайс. Из дома в графстве Виклоу, что в Ирландии, похитили коллекцию старых мастеров, стоящую миллионы фунтов. Среди пропавших произведений искусства числились работы Веласкеса, Вермеера, Рубенса, Гойи и Метсю[59]. И снова появилось письмо с требованием «немедленно» вернуть голодающих сестер «отбывать срок в Ирландию». Эти картины позже тоже нашлись.

Однажды июньским вечером пожилой английский граф, возвращаясь с женой домой в Типперери после официального ужина, вдруг увидел, что на подъездной дорожке скрываются в засаде несколько незнакомых мужчин. Один из них навел на графа пистолет, а другие поволокли жену прямо по гравию, и так все вместе проследовали к автомобилю; затем обоим супругам завязали глаза, и машина тронулась с места. Похищенным сообщили, что они взяты «в заложники по поводу дела сестер Прайс». Несколько дней пожилую пару держали в темной комнате под дулом пистолета, но в конечном итоге узники начали чувствовать симпатию к своим охранникам и воспринимать всю ситуацию как некое приключение. «Похитители были к нам очень добры», – вспоминал впоследствии граф и добавлял, что их хорошо кормили сытным ирландским завтраком, а на обед приносили стейки и котлеты. Супругов даже обеспечивали сводками по итогам скачек. А затем графа с женой отпустили из-за драматического поворота в деле.

* * *

В мае британское правительство приняло решение о приостановке принудительного кормления сестер Прайс. До определенного момента девушки стойко и достойно переносили процедуру. Они не хотели показывать и тени страха. Но затем они, похоже, дошли до точки: принудительное кормление наверняка несло как психологические, так и физические травмы, однако именно оно не давало им умереть. Итак, не желая дальше страдать от принудительного кормления, сестры решили изменить стратегию. Однажды они проявили «максимальное сопротивление», как отмечала Долорс в письме, «во время привычных унизительных сцен борьбы, удерживания на стуле, стальных зажимов и» – как в ее случае – «визга и крика». «Потому что, поверьте мне, – писала она, – стальные зажимы сильно травмируют десны». Это была битва. Сестры боролись так отчаянно, что доктора едва ли могли протолкнуть им трубки в желудок и при этом не нанести серьезную травму. Девушки сказали врачам, что они предоставляют им «почетное право убить» их, если что-то пойдет не так. После нескольких попыток невероятного сопротивления доктора просто остановились и отказались продолжать процедуру, поскольку это было слишком опасно. Клиническое, а не политическое решение привело к прекращению принудительного кормления.

Рою Дженкинсу пришлось объяснять изменения в политике, и он объявил, что после «неприятной работы» по искусственному кормлению в течение 167 дней доктора в «Брикстоне» отказались от процедуры, потому что «для нее нужно хотя бы минимальное сотрудничество со стороны сестер». Дженкинс переложил часть вины на Альберта и Крисси Прайс, которые вместо того, чтобы отговорить дочерей от «медленного самоубийства», «поощряли их поведение».

Долорс и Мариан испытывали тревогу. После прекращения принудительного кормления они практически сразу начали терять по одному фунту[60] в день. Взвешиваясь при возможности и контролируя свое состояние, Долорс учитывала каждый фунт. «Сейчас мы дошли до такого момента, что уже больше не испытываем голода и желания есть», – писала она другу. Она начала относиться к своему организму как к чему-то медицинскому и механическому. «Я сейчас сама себе инструмент, – размышляла она. – Я также и ремесленник, владеющий этим инструментом. Я вырезаю сама по себе».

В «Брикстоне» говорили, что там есть место под названием «последняя палата». Для Долорс это всегда звучало зловеще, но, когда их с Мариан в конце концов перевели в это помещение, они очень обрадовались. Сестры теперь жили не в отдельных камерах, а в одной комнате. Туалет находился рядом, поэтому, когда они хотели писать (а сейчас их тела вырабатывали больше мочи), им не нужно было пользовать тюремным горшком. «Мы почти в раю!» – шутила Долорс. Здесь было зеркало, и она разглядывала себя: смотрела, как ночная рубашка болтается на скелетоподобном теле; ей казалось, что она похожа на привидение прежнего узника, бродящего в этом крыле здания.

Согласно оценке одного из врачей, наблюдающих за девушками, в этот момент сестры Прайс «жили исключительно за счет своего организма». Они стали такими слабыми, что Долорс уставала, если даже просто перемещалась из одного конца палаты в другой, а сердце ее в этот момент стучало в грудной клетке, как барабан. Девушки не могли долго ни сидеть, ни лежать в одном положении, потому что кости больно давили на кожу; чтобы облегчить ситуацию, кровати снабдили «струйчатыми матрасами», в которых были промежутки для циркуляции воздуха.

«Каждый день отнимает у нас немного жизни», – писала Долорс матери. Сестры лежали на стоящих рядом кроватях, и в палате постоянно дежурили три охранника. Долорс тревожило то, что Мариан больше ждет смерти и более готова принять ее. Иногда Долорс говорила с ней, вспоминая что-то или рассказывая шепотом о чем-то – слабое подобие их прежних живых бесед. Она поворачивала голову и видела Мариан – смертельно бледную, с закрытыми глазами, с приоткрытыми губами; от голода ее пальцы стали длинными и тонкими. Она говорила: «Мариан, проснись». «Не уходи первой, – думала Долорс. – Только не уходи первой».

«Вероятность того, что сестры умрут, сейчас очень велика», – предупреждал Дженкинс в начале июня. Он даже хотел приехать к ним в тюрьму, надеясь, что, возможно, сумет отговорить их от голодовки. Но затем решил этого не делать, полагая, что если человек решил покориться судьбе, то надо отступить и не мешать ему.

Альберт Прайс, навестив дочерей в последней палате, заявил прессе, что они готовы принять свою участь. «Они счастливы, – сказал он. – Рады умереть». Временная армия не осталась в стороне и предупредила: если сестры умрут, то «это будет иметь катастрофические последствия для британского правительства».

Газеты утверждали, что к сестрам приходил священник для совершения последних обрядов. В письме к другу Долорс писала: «Пожалуйста, не оставляй наших родителей и всех наших друзей». И далее заключала: «Мы готовы к тому, что нас ждет».

* * *

И вот тут Британия «моргнула первой»[61]. Третьего июня в тюрьме Паркхерст на острове Уайт умер Майкл Гоген – еще один ирландец, голодающий в заключении. Гоген тоже был добровольцем ИРА, но к взрывам никакого отношения не имел. Его посадили за ограбление банка в Лондоне; и Долорс Прайс ощутила досаду, когда он объявил голодовку. Она начала отказываться от пищи в ноябре, а он в апреле. Она заявила, что Гоген – просто выскочка, который «хочет примазаться» к ней. Девушка смотрела новости, когда вдруг услышала: «Один из членов ИРА, находящихся в тюрьме, умер из-за объявленной им голодовки». У нее сжалось внутри: Хью Фини или Джерри Келли? Власти заявили, что Гоген умер от пневмонии, но семья подозревала, что смерть была связана с принудительным кормлением – вполне реальный результат процедуры.