Сто голосов - Скотт Макконнелл

В 1952 году я сделался инженером-электротехником, и она стала расспрашивать меня о молниях. Кое-что о них было мне известно, но я расспросил еще и знакомых мне инженеров, и мы пришли к выводу, что хотя такой источник может иметь огромную мощность, но в течение слишком короткого времени. Укротить его каким-то образом не представлялось возможным, поэтому ей пришлось отказаться от мысли использовать энергию молнии в своем романе.

Чем еще вы занимались, кроме разговоров?

Мы часто слушали музыку с помощью проигрывателя, находившегося в гостиной.

Она любила Рахманинова. Он был ее любимым композитором. Шекспира она не любила и целых пять минут как минимум объясняла мне почему, и по этому поводу я не могу что-либо вам сказать. Я внимательно слушал, однако причину так и не понял.

Как развивались ваши отношения?

Мы пребывали в полном согласии, и я соглашался со всем, что она говорила, кроме Шекспира. Мы были точно настроены на одну волну. Так что мы сделались добрыми друзьями и пробыли ими около десяти лет.

Кажется, впоследствии вы поработали корректором или машинисткой мисс Рэнд?

Она сказала мне: «Вы всегда под рукой. А не хотелось бы вам перепечатать эти страницы, на которых слишком много правок, чтобы их можно было отдавать издателю?» Я согласился поработать, и она спросила: «А сколько возьмете?» Я назвал свою цену. Пятьдесят центов за машинописную страницу было тогда до смешного мало, но собственно деньги меня не интересовали. Таким образом, мне пришлось перепечатать какое-то количество страниц Атланта, однако я естественным образом не вносил никаких существенных изменений. Она всегда была рада слышать о замеченных мной опечатках или сделанных предложениях.

Разве в то время у нее не было штатного секретаря?

Не было. Строго говоря, я видел в ее доме только троих людей. Себя, Айн и Фрэнка. Впоследствии она кого-то наняла, когда я оставил работу, потому что эта перепечатка мне надоела. Она поняла, что мне скучно, и наняла кого-то еще.

Фрэнка можно было уподобить высокому светловолосому призраку, присутствовавшему сразу повсюду. В доме он появлялся настолько бесшумно, что всякий раз пугал Айн, и она даже попросила его привязывать к его ботинкам колокольчик, чтобы слышать, где он находится.

И как вам тогда понравился Атлант? Должно быть, вы читали его одним из первых.

Да. Перепечатывая страницы, я прочел какую-то часть этого романа, возможно, главу или две, однако особого восторга не ощутил. Тогда он показался мне хуже Источника. Прочитав впоследствии всю книгу целиком, я нашел ее скучной и нравоучительной. В вашем архиве, кажется, находится мое письмо на одиннадцати страницах, которое я написал ей после того, как в 1961 году прочел всю книгу целиком. Она была расстроена тем, что я не нашел времени прочесть ее сразу, как только она вышла, однако книга была длинной, на тысяче страниц, и мне было не с руки браться за нее. Книга не понравилась мне, и, высказывая свое мнение, я понимал, что на этом кончается наша дружба.

Почему?

Потому что, высказав несогласие с работой Айн, ты получал прекрасную возможность покинуть ряды ее друзей. Я не знаю такого человека, который мог бы не согласиться с ней в отношении основных ее принципов, а тем более не похвалить такой фундаментальный труд, как Атлант расправил плечи, и остаться ее другом. Кроме того, я считаю, что человек, не разделяющий атеистических воззрений, не имел никакой возможности попасть в круг близких ей людей. На какое-то время она сделала атеистом и меня.

Значит, теперь вы не атеист?

Теперь я агностик, потому что считаю, что честный атеист должен сперва познать все, что существует, чтобы получить возможность утверждать, что нечто не существует. Разве можно обоснованно утверждать, что Бог не существует, не познав все важные объекты вселенной? Но я по-прежнему остаюсь капиталистом и индивидуалистом, а также разделяю все прочие ее воззрения.

Она подписывала вам книги?

Она подписала мне томик Источника: «Эвану Йону Райту, которого я обнаружила для себя посредством этой книги. С наилучшими пожеланиями великого будущего в литературе. Айн Рэнд. 15 июля 1951». Мы познакомились, кажется, в середине или конце июня. К этому времени мы не были знакомы еще даже месяца.

Расскажите о вашем желании сделаться писателем, особенно в связи с мисс Рэнд.

Я никогда не ощущал целеустремленности, необходимой для продвижения в этом направлении. В конечном итоге в 1993 году я напечатал книгу под названием Бельтравия, которую переписывал и переделывал в течение сорока лет. Первый набросок своей рукописи я показал ей в Нью-Йорке, в 1953 году, когда вернулся из Парижа. Она читала его лежа на спине, на диване, подняв книгу над головой. Она читала очень быстро. И я рассмешил ее.

Ни до, ни после я не слышал, чтобы она смеялась… низким таким, грудным смехом. Я сказал: «Значит, я рассмешил вас, Айн». Это была комическая часть моего произведения. Она дочитала его до конца, но ничего толком не сказала.

Так ничего и не сказала?

Ничего, что-то пробормотала по-французски.

В своей книге я выдумал язык, который назвал «франглийским», наполовину французским, наполовину английским. Она произнесла свою фразу как будто бы на чистом французском, однако я не совсем понял ее, поскольку мой французский далек от совершенства, и потому не ответил. Тогда она вернулась к чтению. Однако часть моей книги, заставившая ее рассмеяться, была посвящена попугаям. Попугаи разговаривали по-франглийски. Одну из птичек звали Полли Глотт; других Хейди Гусик [Geaucique], мадам Овари и месье Де ла Фу. Повествование имело чисто фантастический, причудливый характер.

Нуждаясь в доходе, я занялся техникой. Оставив исследовательскую работу, я начал писать и редактировать многочисленные руководства для старых компаний North American Aviation, Atlas missile и особенно IBM; a также многое множество технических отчетов и записок. Впоследствии я занялся другими вопросами.

Когда мы с Микки поженились, Айн посоветовала мне: «Не заводите детей». Таким уж она была целеустремленным человеком; воистину писательской машиной, истинно преданной своему ремеслу и искусству. Она понимала, что дети неизбежно отвлекут меня от концентрации на литературном фронте. Тем не менее детей у нас было пятеро.

Приходилось ли вам вступать с ней в другие деловые отношения?

Айн спросила меня, не хочу ли я стать ее агентом, и я ответил, что едва ли принесу ей какую-нибудь пользу, ибо совершенно не представляю, что такое — быть агентом. Она поняла меня и не стала настаивать, поскольку единственной причиной, заставлявшей ее видеть меня своим агентом была именно потенциальная эффективность моих действий.

В то время она судилась, однако никогда не рассказывала, как обстоят ее дела на процессе. Она даже не говорила, с кем. Должно быть, на нее подали в суд за какое-нибудь из ее высказываний, возможно, прозвучавших по радио[122]. Я сказал ей, что расстроен подобной историей, и обещал подложить бомбу к порогу ее обидчика. Подобное предложение произвело на нее сильное впечатление, и она долго смотрела на меня. Наверно, в этот момент она впервые поняла, до какой степени я нахожусь на ее стороне. Я был крайне недоволен тем, что кто-то судится с ней и пытается отсудить часть ее денег.