Сто голосов - Скотт Макконнелл

Как часто вы встречались с ней?

Не думаю, чтобы я встречался с ней больше одного-двух раз, пока она жила в Калифорнии. Но когда она перебралась в Нью-Йорк, на Тридцать шестую, бывал у нее в доме. Я переехал в Нью-Йорк в 1948 году.

Я учился в семинаре Людвига фон Мизеса[127], был накоротке знаком с Генри Хэзлиттом и Леонардом Ридом[128]. Мой брат работал в Фонде экономического образования, представлявшем собой нечто вроде конспиративной квартиры для либертарианцев того времени. Фонд служил местом наших общих собраний. В то время Айн поддерживала тесные контакты с этим кругом, который объединял людей более старших и умудренных, чем я в ту пору. Я в него не входил.

Насколько мне известно, она достаточно тесно общалась с Хэзлиттом. Она трудилась у Френсис Хэзлитт, когда та работала в отделе сценариев студии Paramount. Айн была тогда рецензентом.

Обычно я посещал Айн самостоятельно, в компании Маррея Ротбарда и Херба. Мы садились кружком и разговаривали. Разговаривали обо всем, но в основном слушали ее. Я пребывал в постоянном ужасе: вдруг она задаст мне такой вопрос, на который у меня не найдется правильного ответа. И потому я просто сидел «у ее ног» и задавал вопросы.

Опишите ее внешность и личность.

Когда я думаю об Айн, она представляется мне сидящей скрестив ноги на громадной оттоманке в своей квартире на 36-й стрит, курит сигареты в длинном мундштуке, а на голове ее очень характерная, я бы сказал, суровая прическа. Во время разговора она смотрела на тебя столь пронзительным взором, который буквально завораживал и едва ли не пугал меня.

Существовали ли у вас какие-то конкретные вопросы к ней?

Я хотел узнать у нее об объективизме. Я вышел из колледжа с листом бумаги в руках, который утверждал, что я кое-что будто бы знаю, однако мне казалось, что я не знаю вообще ничего. И я с огромным облегчением обнаружил такую точку зрения, которая вдруг наделила меня ответами на любой вопрос. То есть я начал расспрашивать ее о так называемых «сложных случаях». Я был воспитан в вере в братство людей, открытое и социально ответственное общество и так далее, и меня интересовало, как именно либертарианцы разбираются с этими вопросами.

Как она лично держалась во время ваших бесед?

Она была очень любезна со мной. Она всегда держалась очень сердечно до тех пор, пока мы слегка не поцапались.

По какому поводу?

Тогда я учился в семинаре фон Мизеса, и она была знакома с ним. Я был дома, в Калифорнии, и однажды она позвонила мне, что стало нашим последним контактом. Она сказала, что была с Мизесом в гостях у Хэзлитта, и у них вышел вот такой спор. Вопрос заключался в отношении к воинскому призыву. Она возражала против него, и меня нисколько не удивило, что Мизес не согласился с ней. Эти австрийцы, в которых мы видели своих гуру и основных теоретиков по экономическим вопросам, на самом деле не были либертарианцами, соответствовавшими нашему строгому определению. Мы читали Дорогу к рабству[129], и выводы, которые Хайек делал в отношении государственной власти, общественной безопасности и прочих вопросов, звучали для нас подлинной анафемой. Каким-то образом мы упустили это из вида и видели в Хайеке одного из самых важных для нас гуру. Могу представить, что Мизес считал призыв допустимым при определенных обстоятельствах.

Какую цель преследовала Айн Рэнд этим телефонным звонком?

В то время я состоял в семинаре Мизеса, и она, по сути дела, сказала следующее: вот его точка зрения, вот моя. На чьей ты стороне? Выбирай. Тебе придется принять решение. В таком случае, воздерживаюсь, — ответил я. — Она сказала: это невозможно, — и больше мы с ней не разговаривали.

И вы остались у фон Мизеса?

Да, и остался надолго. Его жена стала крестной матерью одного из моих детей, и портрет его стоит сейчас на моем столе. Не портрет Айн, а его портрет.

А какое вы приняли решение про поводу призыва?

Я никогда не сомневался в его необходимости. И всегда полагал, что здесь не о чем размышлять, и до сих пор так считаю.

А почему вы не сказали этого Айн Рэнд?

Дело было не в аргументах. Ей не было нужно, чтобы я согласился с ней. Она хотела, чтобы я прекратил отношения с Лу [Людвигом] в знак того, что нахожусь на ее стороне.

Не думаю, чтобы многим приходилось попадать в такое положение, в какое я попал. В тот момент я находился на грани вступления в ее внутренний кружок, и мне нужно было решать, в какую сторону идти. Не думаю, чтобы подобный выбор выпадал на долю очень многим людям. Подобные разногласия, по всей видимости, привели к охлаждению между Айн и Мизесом.

Помню, что Айн считала степень враждебности своих оппонентов едва ли не обратно пропорциональной их близости к ее позиции. Она считала, что люди, подобные Тафту[130] — который как будто во многом находился на нашей стороне, однако готов был допускать исключения благодаря своей популярности, — были хуже людей, полностью и во всем возражавших против нашей позиции.

А вы не помните каких-либо происшествий, приключившихся во время вашего пребывания в квартире Айн Рэнд?

Однажды, то ли потому, что было очень жарко, то ли потому, что сломался кондиционер, мы ушли разговаривать на крышу. Край кровли замыкала стенка высотой как минимум в четыре фута. Свалиться вниз, не проявив особого желания сделать это, было попросту невозможно, однако когда Фрэнк оказался в паре футов от стены, Айн едва не впала в истерику. Возможно, и преувеличенную, однако она была очень и очень взволнована тем, что он может оказаться в опасном положении и свалиться вниз. А сделать это без каких-либо подручных средств было невозможно.