Рокот - Анна Кондакова

Дядя Сережа недолго помолчал, а потом разразился красочной руганью, но его тут же перебили:

– Значит, ты, козел, меня не услышал?

После этих слов на блестящий, только что отремонтированный «Лексус», припаркованный у «Колеса», с крыши свалилась бочка, набитая запчастями. Грохот был такой, что уши заложило.

– А теперь услышал? – спросили у дяди Сережи.

– Ус… услы… да, – икнул он.

Никто не ожидал, что пьяный Сергей Дмитриевич настолько испугается, что вызовет полицию.

Назавтра Стаса Платова нашли и сопроводили в районный отдел, обвинив в краже, умышленном уничтожении и повреждении чужого имущества, а было ему тогда всего десять лет. После разговора с инспектором по делам несовершеннолетних отец вышел таким злым, что, казалось, у него шевелятся волосы на затылке. Мать осталась плакать дома, семье предстояло выплатить немалый ущерб.

Ну, а в школе пошли новые слухи о похождениях Платова. Теперь с опаской на него косились не только ученики, но и учителя. Имя Роберта нигде не фигурировало. Стас заявил, что у него с Сергеем Ульяновым были личные счеты, а что это за счеты, он не пояснял.

Сам же дядя Сережа запил по-черному, «Колесо» через пень-колоду продолжало работать. Роберта тиран больше не трогал, смотрел на племянника искоса и почти с ним не разговаривал.

Но как-то в один из вечеров, напившись и уткнув локти в крышку кухонного стола, он высказал Роберту свои обиды, даже не заметив, что Стас находится за его спиной.

– Я о тебе заботился, каждую копейку на тебя, мелкого ублюдка, тратил, а что взамен получил? – Дядя старался говорить грозно, даже пару раз стукнул по столу ладонью, после чего о бутылку звякнула стопка, а вилка с маринованным корнишоном сползла с края блюдца. Но как бы ни звенели столовые приборы, у дяди выходило лишь жалкое бормотание: – Как ты мне отплатил, я тебя спрашиваю? Притащил отморозка. Он же оп… опте… отпетый… отпетый преступник, ты видал, как этот сукин сын глазенками своими бешеными вращает? Видал? Представляешь, какой кусок дерьма из него вырастет? Я таких мразей печенкой чую, уж поверь. Не водись с ним. Это тебе не фуфло какое, а родной дядька совет дает, а он жизнь-то повидал. Поверь, поверь.

Стасу было плевать на оскорбления алкаша-садиста, он наблюдал за реакцией друга, а тот почему-то отводил глаза и молчал.

От обиды у Стаса будто щелкнуло в мозгу. Он как сумасшедший набросился на дядьку Роберта, навалился ему на спину и принялся колотить в бока. Мужчина кое-как сбросил с себя Стаса, надавал ему таких пощечин, что после этого еще час горело лицо и трещал череп, и выставил вон.

Роберт при этом успел лишь побледнеть и покрыться потом – больше ничего. Он даже со стула не встал.

Их дружба дала трещину. Роберт и правда стал опасаться Стаса, постепенно от него отдаляясь, ну а через год они с дядей переехали в другой район города. Редкие звонки и поздравления с днем рождения дружбой уже не считались. Постепенно прекратилось и формальное общение.

Сейчас Стас смотрел на Роберта, осторожного, недоверчивого, немного нервного, и с горечью думал о том, что все проходит. И дружба, которую, казалось бы, не разлить водой, – тоже.

* * *

Марьяна натянуто улыбалась. Во время короткого и принудительного знакомства она не проронила ни слова. Лишь кивнула.

– Я остановился в гостинице неподалеку, – сообщил Роберт. – «Золотой колос» называется.

Стас все еще оглядывал его с ног до головы, будто не мог поверить в то, что Роберт Ульянов стоит посреди Ботанического бульвара.

– Только не говори, что ты приехал из Новосибирска, а живешь там по улице Академической, двенадцать.

Глаза Роберта округлились.

– А ты откуда знаешь?

– По дороге расскажу. Времени маловато.

– По дороге куда?

– Нам нужно в сорок пятую школу. – Марьяна наконец подала голос. – Мы ищем мою исчезнувшую тетю.

– Хорошо, расскажете, пока едем, – кивнул Роберт. – А то я вообще ничего не понимаю: что за тетя, что за школа… Я знаю только то, что случилось со мной вчера вечером, и это было так жутко, что я, пока сидел в самолете, даже глаза надолго закрывать боялся. А ведь летел четыре часа до Москвы, потом до Твери еще поездом ехал и до Леногорска – на такси. И если учитывать, что я прочитал по дороге…

– И что ты прочитал по дороге? – поинтересовался Стас с беспечной усмешкой.

– В Леногорске в прошлом месяце из морга местной больницы пропало тело мальчика. А в мае, кажется, труп мужчины, алкаша какого-то. А в январе исчезли тела сразу троих отравившихся дымом стариков из дома престарелых, где был пожар. А в прошлом сентябре…

– Так, Роб, хватит, – остановил его Стас. – Об этом я и без тебя слышал.

Они уселись в машину.

Марьяна рядом со Стасом, Роб – на заднем сиденье. Пока ехали до школы, Стас рассказал Роберту о Полине и Гуле смерти.

Друг мрачнел с каждой секундой.

Он откровенно недоумевал, почему его в это втянули. Сам он не горел желанием говорить о том, как вчера пережил свой первый Гул смерти. Стас догадался, что его смущает Марьяна – незнакомый ему человек. При напускной открытости Роберт оставался самым скрытным человеком из всех, кого Стас встречал.

Когда они подъехали к кованым воротам школы, первое, что бросилось в глаза, – суета у парадного крыльца. Учителя собрались у самой двери, ученики – чуть поодаль, на площадке у скамеек.

Втроем они отправились в самую гущу встревоженной толпы.

– Что случилось? – спросил Стас у одного из подростков.

Тот поднял на него ошарашенный взгляд и пробубнил:

– Там кро-о-овью написано.

– Кровью? – Марьяна переглянулась со Стасом.

Он направился к двери, протиснулся между учителями и, лишь подойдя ближе, понял причину всеобщей тревоги.

Красной густой жидкостью, и правда очень похожей на кровь, на стекле парадной двери было написано:

«Кричите – или умрите».

– Какая веселая школа, – поморщился Роберт, прочитав надпись.

Сверху послышался хруст, дробный и длительный, будто один за другим затрещали и полопались гигантские керамические стаканы. Звук ударил по ушам так, что все пригнулись, а ведь среди толпы были слабослышащие и глухие дети.

Они разом вскинули головы, устремляя взгляды на источник шума.

По блестевшим на сентябрьском солнце окнам трехэтажной старой школы пошли трещины. Они распускались на стеклянных полотнах, как бутоны из сверкающих нитей.

Ни одно из окон не осталось целым, сначала полопались стекла на третьем этаже, через несколько секунд – на втором. Когда трещины охватили первый этаж, в толпе началась паника.

Один из учителей, высокий пожилой мужчина, рявкнул: