Мышьяк за ваше здоровье - Елена Арсеньева

Тут писатель-детективщик, он же – дамский романист, в душеАлександра снова встрепенулся: не могла ли Анна нанять цыганку-торговку, чтобыта подсунула Манихину отравленного лещика? Судя по рассказу Манихина, он имелвсе шансы отправиться на тот свет, не окажись совершенно случайно рядом Марина– еще не виденная Меншиковым девушка, о ней известно лишь, что у нее светлые,золотистые волосы, – не умей она мгновенно оценить опасную ситуацию, оказатьпервую помощь и водить машину.

Везет, конечно, Манихину, в доме его живут тольконезаурядные женщины!

Итак, версия насчет отравленного леща… Совершеннонераскрываемое убийство. Ну что же, забавный мог быть поворот сюжета! Пожалуй,его не стоит сбрасывать со счетов. Но развить этот поворот в реальности будетдовольно сложно. Нужен не писатель-детективщик, а настоящий частный детектив,который вел бы слежку за Анной. А дома контролировать каждый ее шаг должен муж.То есть прежде всего проникнуться ценностью этой версии должен именно он. Нокто подкинет ему такую подсказочку? Кто отыщется смелый-храбрый? АлександрМеншиков себя трусом не считал, однако поостерегся бы даже намек такойобронить. Гораздо проще было ему намекнуть Манихину на вторую версию, котораявполне отчетливо вырисовалась в уме. Эта версия годилась только для детектива,никак не тянула на дамский роман – прежде всего потому, что дама в ней не былазамешана.

Итак, версия вторая. Серега, верный сторожевой пес, на самомделе – сущая гиена. Эти пожиратели падали тоже как бы относятся к семействусобачьих. Манихин в общем-то упомянул, что в свое время спас Сереге жизнь, ночеловеческая благодарность, увы, не принадлежит к числу вечных ценностей.Бушуев мог его просто-напросто перекупить; вдобавок не исключено, что историясо спасением Сереги тоже оказалась подстроенной – совершенно как и история сотравленным лещиком. Как, впрочем, и история со спасением Манихинасамоотверженной амазонкой Мариной…

И опять в игру вступает автор дамских романов! Отбрасываемкандидатуры Анны и Сереги! Виновница всего – загадочная особа по имени Марина.Ее подослал Бушуев, чтобы она втерлась в доверие к Манихину и убила его. Онаоказалась в нужное время в нужном месте – Манихин покушал отравленной рыбки иначал помирать. Марина спасла его…

Зачем, если Бушуев все равно замышляет убийство своегостаринного врага? Нет, этот номер не пройдет. Предположить разве, что,поскольку за покупкой леща сквозит чистейшая, неконтролируемая случайность,Марина быстренько спасла Манихина, чтобы он вскоре сделался жертвой именноБушуева? Догадка не без оригинальности, если взять за основу следующую мысль:цыганка не подкуплена, лещик отравлен случайно, эпизод на Канавинском базаре неимеет никакого отношения к козням Бушуева. Втершись в доверие к Манихину, Маринавзялась подсыпать, подливать или подмешивать ему мышьячок в тщательноконтролируемых дозах. И теперь, глядя на бронзовую маску, возникшую на местенекогда красивого, благородно вылепленного лица, Марина и Бушуев радуются, чтосумели так обезобразить этого человека. Словно бы клеймо на нем поставили!

Чем дольше Александр размышлял, тем больше склонялся именнок этому выводу: цель отравления – не смерть Манихина. Цель – превратить егосуществование в невыносимое. Заклеймить уродством, безобразием! И какой бывычурной, надуманной, нелепой и смехотворной ни казалась каждая из предложенныхАлександром версий, он убежден: кто-то из этих троих самых близких Манихинулюдей – предатель. Можно думать, это одна из женщин. Потому что именно женщинапревратила доктора Меншикова в вестника. Но во-первых, Серега мог кого-тонанять для этого дела. А во-вторых, ни Анна, ни Марина не подходят под приметытой зеленоглазой, с темно-рыжими волосами и нежной загорелой кожей. То естьМарину он, строго говоря, не видел, но вызнал, что волосы у нее светлые,золотистые, а глаза – серые. Можно, конечно, волосы покрасить и вставить вглаза зеленые линзы, но воля ваша, господин сочинитель дамских романов, этобольно уж крутовато!

Хотя, если вспомнить, зелень этих глаз и впрямь былакакой-то слишком уж насыщенной, почти неестественной…

Александр стал столбом, упершись взглядом во что-тонастолько насыщенно-зеленое, что даже он, погруженный в свои детективныеизыскания, не мог этого не заметить. Оказалось, что стоит на перекрестке, аперед ним напряженно сияет зеленым глазом обыкновенный светофор.

Александр огляделся с видом внезапно разбуженного человека.Действительно он чувствует себя как лунатик, сноброд по-старинному, которыйуснул дома, а проснулся невесть где. Вот так же и он: уснул, то есть погрузилсяв размышления на Верхневолжской набережной, где-то возле красно-коричневойкоробки Политехнического института, своими очертаниями, а особенно – страннымифигурами на крыше напоминающего некий индийский не то храм, не то мавзолей, аочнулся довольно далеко от Политеха и набережной, на перекрестке улиц Ульяноваи Пискунова, напротив Нижегородского универсама.

В это самое мгновение зеленый свет погас, мимо потянулсяпоток машин, возглавляемый троллейбусом. Александр рассеянно поглядывал напротивоположную сторону и вдруг среди пешеходов увидел знакомую высокую фигурус распатланной рыжеватой головой. Это был фельдшер Палкин по имени ПашаВторушин – та самая одиозная и курьезная личность, по вине которой Александрдорабатывал свой последний предотпускной день в гордом одиночестве и попался вловушку зеленоглазой ведьмы. Нет, в самом деле: окажись при нем Палкин, этогоне случилось бы! Она ведь не стала бы с ними двоими… Или стала бы? Но Александрникогда не любил групповухи, не допускал ее даже мысленно! Нет, окажись тамПалкин, ничего бы не произошло.

И тут вдруг его накрыло догадкой, которая в любую другую,более трезвую, более холодную, не столь затуманенную ревностью и задурманеннуюженщиной голову пришла бы, конечно, гораздо раньше: да ведь все это случилосьименно потому, что Палкина с ним не было!

А почему не было Палкина? Потому что Александр сам велел емуостаться на подстанции. А почему велел? Да потому что Палкин его достал. Апочему достал? Не потому ли, что ему до зарезу было нужно оставить доктораМеншикова в одиночестве?

И Палкин этого добился – не мытьем, так катаньем!