Львиная охота - Александр Щеголев

— Складывайте все обратно, — приказал я. — Обыск закончен.

— Вы на самом деле русский? — спросил гватемалец, рассматривая мое лицо со странным интересом (надо полагать, этнографическим).

— Да знаю, знаю, — сказал я, — что вы русских мужчин не обижаете, только испанских женщин. Прошу вас на выход. — Я отошел подальше от двери, давая ему дорогу.

— О чем вы? — Он не двинулся с места.

Я почувствовал, как оставляет меня напряжение, уступая место ярости.

— О чем? Сеньорита Вардас была испанкой, за что и поплатилась жизнью.

— Мы не знакомы ни с какой сеньоритой Вардас, — холодно ответил Паниагуа.

— А ваш коллега Мигель Ангуло?

Он сделал шаг. Его смуглая физиономия стала сизой.

— Мы хотим понять, — глухо произнес он, — по какому принципу вы были избраны. Точнее, кто вас избрал — тот, кто подарил нам Холом-Ахпу, или тот, кто украл у нас Холом-Ахпу. Вор был русским по национальности. Вы знаете, о ком мы говорим. Потому мы и спросили, русский ли вы.

— Не надо ко мне приближаться, — попросил я его, не теряя из виду прикованного к стойке господина. — Лучше к двери. Вам же указали на дверь.

— Мы рады, что вы пришли, — сказал он, медленно перемещаясь к двери.

— Мне передали приглашение, и я пришел.

— Кто передал?

— Тот из ваших коллег, которому алкоголь в голову ударил. Вместе с бутылкой.

Гватемалец приостановился. Приплюснутое его лицо словно форму изменило, вытянувшись по оси ординат.

— Имя этого юноши Куих, — с торжественной укоризной сказал он. — Куих — это Солнце. Закончив земной путь, владыка Хун-Ахпу стал солнцем, так и Куих когда-нибудь примет имя Хун-Ахпу. Наш праздник еще будет. А вам мы ответим так: оскорблять человека, который добровольно вызвался принять имя бога, недостойно воина.

— Ах, вот почему этому богочеловеку было поручено стрелять мне снотворным в спину, — понял я.

Дон Феликс прикрыл глаза и шумно вдохнул.

— Мы объясним вам, какая участь ожидает храбреца, который принимает имя бога… Сильные руки поднимут его, юного и совершенного, покрытого благородными красками, к вершине пирамиды и уложат на черный алтарь, и будет много песен, много радости, а потом нефритовое лезвие рассечет грудь живого бога, любящие руки накома вынут теплое сердце и поднесут его палящему солнцу, а потом братья бережно спустят бесценное тело вниз по ступеням и снимут с него кожу, а потом бог воскреснет, когда чилан, облачившись в теплую кожу, исполнит священный танец… — Он неспешно дошел до двери и оборотился ко мне. — Говорю вам, праздник вернется.

Я мысленно присвистнул. Надо же, подумал я, вот и еще желающие красиво убивать.

— Наком — это кто?

— Наком стоит перед вами.

Поверить ему хотя бы на секунду — было чистым безумием.

— И когда вы любовно зарежете брата Куиха? — полюбопытствовал я, приблизившись к собеседнику.

— Повелитель обнимет его не раньше, чем Холом-Ахпу займет свое место на ложе. То самое место, где святыня отдыхала пять веков подряд, — сказал этнограф и прыгнул на меня.

Он все сделал, как я ожидал. Он ведь не зря столько слов потратил, заговаривая мне зубы. Я был готов и встретил его, как родного: нырнул под взметнувшуюся руку и обхватил неуклюжую тушу за шею. Паниагуа был очень сильным мужчиной, но я его удержал, пока выстреливал ему в яремную вену содержимое вакцинатора. Настало время для трофеев, захваченных в схватке с «богоподобным Куихом»! Вакцинатор содержал лошадиную дозу седаформа, поэтому удерживать гватемальца долго не пришлось: он сполз на пол, бессмысленно облизывая мясистые губы. В нем было много радости, а вокруг было много пения (это чернокожий пес рычал и рвался хозяину на помощь, но браслеты были крепче звериной преданности). Я усадил дона Феликса спиной к стене и вытащил из коробочки психолучевую «отвертку». Наушники я вставил ему в уши, а цифро-буквенный код, тисненый на внутренней стороне крышки, набрал на пультике.

— Спокойной ночи, приятного сна, желаем вам видеть козла и осла, — пробормотал я, настраивая психоблокатор. — Осла до полночи, козла до утра, спокойной вам ночи, приятного сна…

И вернулся для кого-то праздник. Бес вошел в мозг пациента, распрямляя капризные извилины. Допрашивать пленного здесь было нельзя, поэтому я скомандовал:

— Встань, наком! Беги за мной и не отставай!

Пустышка.

Промах.

Пустышка.

Ноль…

Это было чистым безумием — принять услышанное всерьез.

Когда боги уже создали из маиса нового человека, утопив предыдущее свое творение в водах всеобщего потопа, а храбрый Гагавиц уже добыл огонь, похитив его из вулкана Гагшануль, когда Одноногий Громовник еще не прогнал Пернатого Змея из благословенного города Теотиуакан, а люди еще жили все вместе и говорили на одном языке, тогда и спустился с неба Тот, С Двумя Зубами, С Перьями Вместо Волос. Кожа у небесного гостя была из каучука, глаза — из твердой воды, сандалии — из жидкого огня, а сам он светился но ночам. Он не носил курток и масок из человеческой кожи, поэтому другие боги не смогли его уважать. Зато люди его полюбили, потому что Тот, С Двумя Зубами, С Перьями Вместо Волос принес на землю новое Солнце. Это было Солнце Точки, которое управляло предыдущими эпохами и Солнцами. Спущенная с неба святыня сверкала, как звезда, и сила ее была безмерна. Но другие боги не испугались: послали птичку кецаль, и та во сне выщипала перья из головы могучего хранителя. Он ослеп и оглох. Боги послали змею канти, та подползла к их сопернику со спины и прокусила каучуковую кожу, после чего он заболел. Койот и ягуар, воспользовавшись его беспомощностью, вырвали оба чудесных зуба, и небесный властелин превратился в чами, простого смертного. И тогда он вернул Солнце Точки обратно в небо, чтобы никому ее сила не досталась. Перед смертью Тот, С Двумя Зубами, С Перьями Вместо Волос (люди уже звали его «аном винак», совершенный человек) приказал: прежде чем совершить обряд погребения, нужно будет извлечь из его тела череп, а затем хранить сию шкатулку в тайне и покое — до тех пор, пока следующая эпоха не сменит нынешнюю. Все было исполнено. Череп приготовили надлежащим образом, инкрустировали драгоценными нефритом и кувалем, голубой бирюзой и перламутром, и оставили храниться в Семи Пещерах, общей прародине всех рас и народов. Реликвия получила имя Холом-Ахпу, Владыка Череп. Он светился в темноте, как и Тот, из которого его извлекли…

Я слушал этот бред и старался не смеяться, потому что смеяться пришлось бы до слез. Самое странное было не в том, что Паниагуа пересказывал мифы и хроники, словно пиктографический свиток читал с кафедры своего Индеанистского института. И не в том, что сюжеты его, по-моему, представляли собой дичайшую смесь имен и событий, собранных из мифов разных народов Центральной Америки. Удивляло другое. Он полагал, что это не мифы были, а строгое изложение исторических фактов, то есть так оно все в далеком прошлом и случилось.