Аферистка - Кристина Грэн

Мои слова не произвели на нее никакого впечатления. Клара обняла меня за плечи — ее рука показалась мне очень тяжелой — и сказала, что я должна выбросить посторонние мысли из головы и сконцентрироваться на нашем проекте. Это сейчас главное. А потом я могу куда-нибудь съездить, чтобы развеяться. Например, в Париж, Рим, Лиссабон или Вену. Но сейчас я должна думать только о Хагене Клейне.

— Представь, что это не человек, а бриллиант, который ты давно мечтаешь заполучить…

— Прекрати разговаривать со мной как с жадным ребенком.

— А ты сказала ему, что федеральный секретарь поручил тебе вести с ним все переговоры? В противном случае Клейну может прийти в голову идея позвонить непосредственно федеральному секретарю.

Сию деталь я упустила из виду.

— Да, конечно, я сделала все, как нужно, — солгала я. — Не беспокойся, все будет хорошо.

А если нет, то это случится лишь по моей вине. «Меа culpa» — вот все, что я усвоила из уроков латыни. Я не превратилась бы в нерадивую школьницу, если бы мне не пришлось сменить более десятка школ. Вондрашек не желал отдавать меня в интернат. Он хотел, чтобы я всегда была рядом с ним, и называл это любовью.

— Хаген Клейн употребил по крайней мере пять непонятных иностранных слов, которых я никогда прежде не слышала. Когда-нибудь меня разоблачат как последнюю идиотку. И больше никогда не говори в таком тоне о Беатрисе. Никогда, слышишь?

Идея совершить водную прогулку в Кенигсвинтер принадлежала Кларе. Жалкое в своей пышности местечко, которое обычно посещают туристы. Отсюда открывается прекрасный вид на Рейн, и здесь текут реки сладкого вина. Клара всю дорогу молчала, созерцая мир сквозь темные стекла своих очков. Из винных погребков в Кенигсвинтере раздавались взрывы смеха и пение, а из широко распахнутых дверей кафе разносился запах жареного картофеля. Мы ели итальянское мороженое, не имевшее ни вкуса, ни запаха. Куда подевались мороженщики, работавшие в годы моей юности? Нынешние производители этого лакомства изготавливают не мороженое, а некую безвкусную смесь из сахара, жира и красящего вещества.

Клара, которая выросла в кулинарной пустыне, с аппетитом ела свою порцию, а я искала глазами урну, чтобы выбросить недоеденное мороженое. Не могла же я бросить стаканчик прямо на тротуар. Несмотря на свой образ жизни, я тоже придерживаюсь некоторых общепринятых правил поведения.

Клара прервала молчание и заговорила о потребительском обществе, в котором увеличивается пропасть между изобилием и недостатком, а товарные отношения, пронизывающие все общественные явления, калечат души людей. Она оборвала свой монолог, только когда мы остановились у урны и я выбросила свое мороженое и облизала липкие пальцы. Клара, как всегда, была права, но недоеденное мороженое не стоило того, чтобы подводить под него политическую теорию. Я знаю, что являюсь ярким представителем общества потребления, предпочитающим роскошь. Моя душа вроде склада товаров с фирменными этикетками. Я продала свою душу, брат Фауст, в тот момент, когда последовала за Геральдом в Мюнхен и вкусила прелести капиталистического образа жизни. Если ад существует, то он наверняка похож на Кенигсвинтер.

В винном погребке, куда мы завернули, посетителей обслуживали марокканцы, говорившие с рейнским акцентом. Бумажные салфетки и столовые приборы лежали на двух столах, клиенты должны были сами обслужить себя. Рядом стояли маленькие пластиковые мусорные ведра с шутливыми надписями, которые я знала наизусть, поскольку не раз читала нечто подобное в буфетах второразрядных отелей. Нас с Кларой со всех сторон окружали голландские туристы. Кроме них, в погребке я заметила несколько возбужденно улыбавшихся японцев, совершенно не вписывавшихся в окружающую обстановку. Вероятно, мы казались им очень странными. Быть может, смысл жизни заключался в посещении Кенигсвинтера? Съездить в Кенигсвинтер и умереть… Нет, не хотела бы я прожить подобную жизнь.

Здесь сильно пахло картофелем фри. Клара что-то сказала о роковом уюте, и мы заказали сыр и сухое белое вино. Вино оказалось теплым, и я попросила принести кубик льда. Льда в погребке не нашлось. Я была рада, что Клара снова заговорила со мной, хотя не могла расслышать ее слов, потому что голландцы затянули застольную песню. При этом они раскачивались в такт мелодии, а мы находились посередине этих бушующих волн. Мои представления об аде постепенно становились более отчетливыми. Теперь я не сомневалась, что в аду двадцать четыре часа в сутки поют и раскачиваются, а также пьют теплое сладковатое вино и едят нарезанный кубиками сыр, похожий на резину.

Однако Кларе, похоже, обстановка в погребке пришлась по душе. Она сняла очки и с улыбкой стала подпевать голландцам. Возможно, это была месть мне за расспросы о Беатрисе. Голландец с лопнувшими жилками на носу и щеках пытался флиртовать со мной. Он постоянно подымал свой стакан и пил за мое здоровье. Однако я не реагировала на его заигрывания. Тогда голландец, рассердившись на меня, стал громко по-немецки говорить о надменных козах, предки которых были нацистами. Атмосфера с каждой минутой все больше накалялась. Меня особенно раздражало то, что Клара перебила его и начала вслух рассуждать о нацистском коллаборационизме в Голландии. Несколько посетителей встали на ее сторону, но большинство было настроено против. Начался шумный спор, и в эту минуту японцы завели свою песню. Прошлое таит в себе опасность и является источником агрессии. Несколько посетителей особенно разъярились, вспомнив о зверствах нацистов.

Я заплатила по счету и шепнула Кларе на ухо, что нам пора уходить. Однако ей хотелось остаться. Клару заинтересовал идеологический спор. В конце концов я оставила ее в преисподней вместе с тенями прошлого и покинула винный погреб, поднявшись на воздух по стертым каменным ступеням.

Я взяла такси и поехала в Бонн, мне не хотелось плыть на одном пароходе с шумными туристами. Выйдя в центре города, я завернула в пивную, где было много молодежи: веселой, легкомысленной и лишенной патриотизма. Бывшая столица не отличается элегантностью и роскошью и, казалось, смирилась с тем, что вновь стала маленьким германским городом. Михаэль назвал этот город «уютным», что в его устах звучало как похвала, однако мне слово «уютный» кажется ужасным.

Михаэль принадлежит к тому типу мужчин, которые очаровывают женщин, не прилагая к этому никаких усилий. Ему был двадцать один год, и он учился в консерватории, мечтая стать известным скрипачом. Я привела его в свой номер, и мы занялись сексом. Вначале он делал размеренные ритмичные движения, а затем убыстрял темп. Михаэль красив и незакомплексован, его не смущало то, что я не отличаюсь музыкальностью. Перед тем как заснуть рядом с чужим мне человеком, я подумала о Кларе. Интересно, удалось ли ей вновь ввязаться в драку? Утром я сказала Михаэлю, что не собираюсь завтракать вместе с ним. Я лежала в постели, пока он принимал душ и одевался. Когда он поцеловал меня на прощание, я обещала позвонить. Секс неотделим от лжи.

Пластиковые пальмы перед зеркалами во всю стену, ярко-синий ковролин на полу, раковинообразный аквариум, элегантная бледно-зеленая мебель в минималистском стиле. Интерьер фирмы «Креатикс» походил на экзотические виды с почтовых открыток. Его дополняли прекрасные женщины, такие же искусственные, как и окружавшая их обстановка. Личная помощница Хагена Клейна, длинноногая блондинка с обесцвеченными волосами, была совершенным искусственным продуктом, ненатуральным от белоснежных ровных зубов до дорогой обуви и костлявого, лишенного плоти тела, обтянутого дорогой тканью.