Александр Башлачёв: человек поющий - Лев Александрович Наумов

Пана» — знаете, чилийская флейта. Начали мы качать тройную энергию — Башлачёв пятился, пятился, и в один прекрасный момент просто провалился. Осталась одна гитара. Там дырка была в сцене. И песня оборвалась. Но настолько было фантастическое зрелище до половины, что все это помнят до сих пор. Мы вытаскивали его из этой дыры, а песня кончилась» [см. фото 24].

Рассказывает Олег Коврига: «За такие песни [как у Башлачёва] рано или поздно следовало ожидать встречи с «дорогими органами». И не сомневаюсь, что у него такие встречи были. В октябре он был какой-то совсем грустный и подавленный. Говорил: «Не люблю я этот город... И наверное, не буду здесь больше выступать...» Я пытался задавать ему наводящие вопросы, но особой настойчивости не проявлял, а он на эту тему распространяться не хотел, так что ничего точно утверждать не могу, но, исходя из общих законов нашей жизни в то время, уверен, что тогда его «трясли». В этом смысле существенно легче жить стало только в 1987 году».

Осенью состоялась первая запись Александра дома у Сергея Смирнова в Череповце. Сергей рассказывает: «У него уже был выстроен своеобразный ряд песен на бумаге, уже была расписана последовательность вещей. Я говорю: «Саня, я купил новые ленты, есть с запасом, будем писаться». У меня тогда был магнитофон «Юность». Он сидел на стуле, я сидел и держал микрофон перед гитарой, а второй микрофон был к спинке стула примотан, на алюминиевом уголке. Микрофон я специально выпросил у Владимира Федоровича Пыльникова[173]. Получается, в театре был украден новый микрофон, в который, кроме Сашки, никто никогда не спел. Но Пыльников в этом отношении был дилетант, и потому он забыл губку, которая надевается на микрофон. Беда была в чем? Во-первых, шнуры ловили, пробивается радио, особенно это слышно, когда он исполняет «Егоркину былину». Я потом с ужасом это услышал, пел хор, и я подумал: как подходит! Плюс ко всему звуки «б», «п» ударяли в микрофон из-за того, что на нем не было губки. Причем записываться мы начали в десять часов утра!»

Осенью группа художников, музыкантов и других деятелей подпольного искусства собралась у ленинградского художника Кирилла Миллера. Рассказывает Алексей Вишня, присутствовавший там: «Жариков приехал в Ленинград. Это было большое событие. Он приезжал сюда всего три раза. Собирались люди, встречались с ним. Получилось так, что и Тимур Новиков[174], и Жанна Агузарова[175] — все собрались у Миллера. Башлачёв тоже туда пришел. О факте его присутствия я, естественно, не знал. Мы вообще были у Тимура Новикова в сквоте[176] [на Литейном проспекте, возле «Большого дома»[177]], где у него была мастерская. Мы сидели и играли сначала у Тимура, а потом — у Миллера. Есть фотография, где мы вчетвером сидим: я, Башлачёв, Тимур Новиков и Жанна Агузарова — и играем» [см. фото 25].

В ноябре в Ленинградском ветеринарном институте состоялся сольный концерт Башлачёва, организованный Уралом Хазиевым: «Я решил Сашке одному концерт сделать, но не в актовом зале, а в каптерке. Мы скинулись, купили вина, посадили его на стол. Пришли очень интеллигентные девушки, когда узнали, что Башлачёв будет петь. Я уж совсем гопниц не приглашал, чтобы не мешали. Но эти интеллигентные девушки нажрались так, что, когда Саша собрался петь, все были уже не в состоянии его слушать. Он спел несколько песен, но гвалт стоит. Саша говорит: «По-моему, они рано приступили к горячительным напиткам. Давай мы тоже лучше будем пить». Я говорю: «А давай». Потом спрашиваю: «Ну, ты не обиделся? В другом месте лучше на трезвую голову споем», — а он отвечает: «Наливай». В эти же дни, когда был этот концерт, мы сидели у Жени Каменецкой, пьянствовали всю ночь. Юрка Шевчук приехал в очередной раз, и они с Сашей пели свои новые песни. Похвалили они друг друга, потом Юра вышел на кухню, а Саша мне говорит: «Что это Юра такую песню-то написал, про ванную?!» Я говорю: «А чего ты ему не сказал?» Он ответил: «Да ну, неудобно». Выхожу на кухню, Юрка говорит: «Сашка, конечно, классный поэт, но эта песня у него — полная дрянь». Не помню, про какую именно он это сказал. Абсолютно одинаковые люди!»

Алексей Вишня рассказывает: «Однажды я приехал к нему в гости и спел несколько своих песен. Они были восприняты очень смешно. Он тут же взял гитару и начал петь веселые песни, и даже пародии какие-то у него были. Допустим, он пел “Соковыжиматель” на мотив “Цыганочки”». Александр тоже бывал в гостях у Алексея, приезжал слушать группы «Алиса» и «Кино».

С ноября по февраль у Башлачёва снова необычайный творческий подъем. В это время были написаны основные «поздние» песни, и их снова четырнадцать: «Петербургская свадьба», «Как ветра осенние», «Перекур», «Сядем рядом...», «В чистом поле — дожди», «Ванюша», «Верка, Надька, Любка», «Всё будет хорошо», «На жизнь поэтов», «Случай в Сибири», «Слыша В. С. Высоцкого», «Тесто», «Хороший мужик», «Песенка на лесенке». Песню «Петербургская свадьба» Александр впоследствии посвятил московскому поэту Тимуру Кибирову. Сергей Фирсов вспоминает: «Он как-то у меня сидел, и я его все заставлял Галича слушать. Он послушал “Петербургский романс” и потом написал “Петербургскую свадьбу”».

7 ноября в Ленинграде на Петроградской стороне состоялся квартирный концерт [см. фото 26], где Александр, в частности, исполнил только что написанную песню «Петербургская свадьба», завершение которой происходило под грохот праздничного салюта.

В ноябре Александр вместе с Евгенией Каменецкой ездил к Вячеславу Кобрину в Таллинн. 22 ноября Башлачёв телеграммой отправил оттуда поздравление маме с днем рождения. Елена Башлачёва, со слов брата, рассказала, что Александр и Вячеслав тогда поняли, насколько разошлись по взглядах. Кобрин сообщил маме в Череповец, что Башлачёв стал совсем другим. Приятельского общения, а уж тем более дружбы между ними больше не было, однако они увидятся еще несколько раз, так как Александр еще будет приезжать, но именно «в Таллинн», а не к Вячеславу.

В декабре Башлачёв отправился в Новосибирск. Вспоминает Виктор Чаплыгин[178]: «У нас в Новосибирске к этому времени уже образовалась такая рок-н-ролльная тусовка. И не помню кто, но кто-то из этих же ребят пригласил его. Около недели он провел в Новосибирске, и я у него был гидом-экскурсоводом: ходили по городу, общались. Он сидел, писал стихи, я помню, в столовой... Для меня удивительно было тогда, я такое видел впервые — человек садится, открывает тетрадку и начинает что-то писать карандашом, тут же читает, правит,