Точка замерзания крови - Андрей Михайлович Дышев

на Приют, – громким шепотом произнес Глушков. Рот его все еще был искажен гримасой, правый глаз широко раскрыт, и в нем я впервые разглядел страх.

Глушков, испугавшись того, что сам сотворил, пришел к нам за помощью. Но мы, оцепенев, молчали.

– Он отказался!! – истерично крикнул он. – Я приказывал, он отказался. Он первым хотел выстрелить в меня из пистолета!

Мы молчали, как судьи перед вынесением вердикта. Мы еще не восприняли весь трагизм случившегося, и нас шокировало, скорее, необычное поведение Глушкова, чем отсутствие живого пилота на борту. Глушков стал бояться смерти и не скрывал этого.

– Ну что вы вылупились на меня, идиоты! – закричал Глушков, тотчас сорвал голос и зашелся в приступе кашля. – Грохнемся все, – хрипел он, мотая головой из стороны в сторону.

– Идиот ты, – с нескрываемым удовольствием возразил я. – Потому что угробил последнего пилота, который тебя же вез. – Полный идиот! Идиот среди идиотов! Чемпион!

– Заткнись! – вымученно выдавил из себя Глушков и попытался припугнуть меня автоматом. Я сплюнул на пол и отвернулся.

– Стас! – сказала Мэд. Она смотрела в иллюминатор, и лицо ее мертвело прямо на глазах. – Мы падаем…

Я не хотел умирать! О, как я не хотел умирать! Дернулся изо всех сил, но веревка выдержала мою агонию.

– Таких кретинов еще поискать надо! – задыхался я от ненависти к Глушкову. – Это каким же надо быть дегенератом…

Старый солдат, кажется, был готов заплакать. Он опустил голову, сунув свой крючковатый нос в воротник пуховика, и стал повторять бесцветным голосом:

– Это есть конец? Это есть конец?.. Mein Gott, ich bitte um Entschuldigung fur alles, was ich gemacht habe.[10] Стас, вы должен уметь работать на этот хеликоптер!

– А в космос летать я не должен уметь!? – рявкнул я.

– Вы же есть спасатель! – не унимался старик. Точно, надежда умирает последней. – Вы имеешь специальную подготовку. Вы должен что-то делать!

– В связанном виде я могу только плеваться и ругаться матом!

– Замолчите оба!! – крикнула Мэд.

– Я тебя отвяжу! – Глушков кинулся ко мне и встал передо мной на колени. – Я тебя отвяжу, – повторил он, беспорядочно хватаясь руками за веревки. На моих глазах он вновь превращался в прежнего Глушкова. Здесь, в падающем вертолете, колоссальная сила миллиона долларов не действовала.

Уже не обязательно было смотреть в иллюминатор, чтобы понять – мы неслись к земле с большой скоростью. Пол уходил из-под моей задницы, в животе образовалась пустота, и кружилась голова. Глушков уже ничего не соображал. Не в состоянии развязать узлы, он схватил меня в охапку и попытался вырвать из пут.

– Не лежи, гадина!! – орал он. – Вставай, спасай нас!!

Я сделал то, что мог в данном положении: плюнул в Глушкова. Кажется, промахнулся, но этот мой выразительный жест немного привел Глушкова в чувство. Во всяком случае, он отцепился от меня и дурным глазом уставился мне в рот.

– Ты трогал там что-нибудь? – заорал я. – Ты, обезьянья морда, прикасался к каким-нибудь кнопкам? Ты снял вертолет с автопилота?

Глушков, раскрыв рот, вечно наполненный красной слюной, неуверенно покачал головой.

– Ты шаг винта уменьшал?

– Шаг? – залепетал Глушков. – Какой шаг?.. Может быть, когда я… ну, этого, пилота, грохнул… Он повалился на штурвал, а я его стащил вниз…

– Мразь, труподел! – изнемогал я, мучительно вспоминая то, чему меня когда-то учили в школе ДОСААФ. – Садись за управление, кретин, там, слева от сидения, есть рычаг. Плавно потяни его вверх. Если ничего не получится, тогда замаливай грехи, у тебя мало времени осталось.

– Рычаг! – послушно закивал головой Глушков, вскакивая на ноги. – Сейчас все сделаю…

Он кинул автомат на пол, задел его ногой, и "калашников" скользнул под скамейку. Сейчас эта штука казалась детской хлопушкой в сравнении с той грозной опасностью, которая нависла над всеми нами. Я не верил в то, что нам каким-то чудом удасться сохранить свои жалкие жизни, но сидеть в падающем вертолете, ничего не делать и дожидаться смерти было слишком мучительно.

Глушков полез в пилотское кресло. Он суетился, делал массу лишних движений и, в конце концов, схватился обеими руками за управление. Мой вопль потонул в захлебывающемся рокоте лопастей. Вертолет, словно ретивый конь, вставший на дыбы, задрал нос кверху, в считанные секунды погасив скорость, и, на мгновение замерев, стал сваливаться вниз.

Несчастные Хагемайстеры повалились на пол, причем Гельмут оказался сверху Мэд. Я удержался на месте только благодаря тому, что уперся ногами в бедро девушки. Помятое оцинкованное ведро, наполненное промасленными тряпками, с грохотом покатилось по полу, ударилось о седую голову Гельмута. Мы все хором завыли:

– Урод, что ты делаешь!?

– Was macht er?!

– Этот Клюшкофф есть даун!!

Глушков, пуская алые слюни, бросил управление, но страх настолько сковал его волю, что он не мог ни произнести что-либо, ни выползти из кресла. Повернув голову в нашу сторону, он попросту ждал удара о скалы, как приговоренный – прилета ножа гильотины.

– Это не самолет, дегенерат!! – исступленно орал я, мечтая успеть до гибели освободиться от веревок и надеть помятое ведро на голову Глушкова. – Я какой рычаг сказал потянуть?.. Ручку от себя!!

Глушков окончательно потерял способность воспринимать мои слова.

– От себя? – лепетал он. – Мы же и так вниз падаем…

– Дави на нее, гермафродит, таракан вонючий, плесень подвальная!!

Было странно, что наша агония продолжается так долго. Нашу жизнь продлевала глубина Баксанского ущелья, которое относительно плато уходило вниз нескольких километров. Вертолет падал в ущелье с высоты четырех тысяч метров. Ему не хватало тяговой мощности, которая регулировалась шагом винта. Вместо того, чтобы добавить лопастям подъемной силы, Глушков опасно накренил машину хвостом вниз.

Немцы продолжали дергаться на полу, сползая все ближе к рампе. При падении со скамейки веревка перекрутилась, и теперь они уже не могли распутать ее без посторонней помощи. Мэд громко ругалась по-немецки, а Гельмут, лежа спиной на ногах девушки и касаясь головой пола, тихо стонал.

Я почувствовал, что хвост медленно приподнимается. Это было почти невероятно, но Глушков сумел выровнять вертолет и придать ему горизонтальное положение.

– Высота? – крикнул я ему, еще не веря в то, что наша гибель переносится на некоторое время вперед. – Какая высота?

– А хрен ее знает, какая! – отозвался Глушков, мельком посмотрев в боковое окошко. Он несколько пришел в себя и, почувствовав, что машина вдруг стала слушаться его, осмелел.

– Справа от тебя, на приборном щитке, есть высотомер. Что-то вроде часов со стрелками.

– Ага, вижу! Нашел! Только стрелки идут в обратную сторону.

– Мы падаем, – простонал я. – Часовая стрелка указывает километры, а минутная – сотни метров… Так сколько там сейчас?

– Часовая – километры… –