Точка замерзания крови - Андрей Михайлович Дышев

Глушков все делал мучительно долго. Он пригнул голову, вглядываясь в циферблат. – Три – сто пятьдесят, три – сто, три – пятьдесят… тридцать… десять… Во, уже два – девятьсот пятьдесят!

– Стас! – прохрипел лежащий рядом Гельмут. – Пока есть немночко время, я хочу вам сказать…

– Вы снова про свой чек?! – вспылил я и дернул ногами, словно хотел пробить стальной пол "кошками".

– Так что здесь тянуть на себя, черт вас всех возьми?! – крикнул Глушков.

– Слева от тебя, внизу, ручка шаг-газа. Плавно – слышишь, болван? – плавно потяни ее вверх. Там, на каком-то приборе, должны обозначаться обороты в процентах. Доведи до девяноста пяти, не больше! Ты понял?

– Да понял, понял, не надо учить! – огрызнулся Глушков, и вслед за этим я услышал характерный накатывающий рокот лопастей: увеличивая угол, они "загребали" больше воздуха. Пол задрожал сильнее, вертолет стало раскачивать, и я почувствовал, как потяжелело тело – мы стали набирать высоту.

– Я хочу сказать, – повторил Гельмут, – что имею большой грех перед вами. Я вам говорил неправду. Восхождение на Эльбрус не был миссия примерения…

– Эй, спасатель! – крикнул Глушков. – Что дальше делать? Руководи, тиче!

Я скосил глаза и посмотрел на стремительно наглеющего героя. Глушков сжимал ручку управления обеими руками и был напряжен, словно поставил бутылку с вином между ног и проталкивал тугую пробку внутрь. Его правай нога стояла на затылке убитого пилота, и зубья "кошки" глубоко распахали кожу.

– Скорость какая?

– Скорость? А хрен ее знает, какая? Где тут про скорость сказано?

– Там, где "километры в час".

– Есть такое, нашел! – Он опять склонился над приборной доской, оперся о ручку управления, и вертолет незамедлительно отреагировал на это движение. На этот раз он стал задирать хвост кверху; винт, изменив угол атаки, потащил вертолет впреред. – Растет скорость, спасатель! – крикнул Глушков. – Десять… тридцать… Пятьдесят…

– Вот и рули теперь, куда хочешь, – с усталым безразличием ответил я.

– Нас несет на гору!

– Наклони ручку в сторону!

– Стас, это бесполезно! – вздохнул Гельмут. – Мы сейчас будем погибать. Я хочу сказать, что на Эльбрусе мы продавали альфа-сульфамистезал связным из Ичкерия.

– Что продавали? – Я сделал вид, что не разобрал этого слова.

– Это, как мы говорим, "соль для храбрость", психотропен стимулятьон…

– Заткнитесь, дедушка! – попросила Мэд.

– Nein, das ist nicht richtig…[11] – покачал головой Гельмут. – Илона не есть моя внучка. Она есть мой компаньон.

– Эй, тиче! – крикнул Глушков. – Как еще набрать высоты?

– Ручку немного на себя.

– Ты ж говорил, что на нее надо давить, чтобы полететь вверх!

– Послушай, жертва хромосомной болезни! Дай спокойно умереть!

– Да ладно, не пугай! Я уже почти на пять тысяч взобрался.

– А спускаться как думаешь?

– Как-нибудь. С божьей помощью.

– За керосином следишь?

– За каким еще, к черту, керосином? Тут хоть бы со штурвалом управиться.

– Гельмут, вы решили исповедаться? – спросил я.

– Наверное, это так.

– Тогда поторопитесь, вы можете не успеть.

– Стас, я говорил вам неправду…

– Я это уже слышал.

– Этот стимулятьон у Илона покупали люди из Ичкерии. Я не хочу политик, я хочу бизнес, но сделал плохо. Получился плохой бизнес против России.

– Да, это очень плохо, – согласился я. – За это и будете наказаны. А где же этот ваш стимулятор?

– Гельмут, вы сошли с ума! – сказала Мэд из-под немца и поддала ему ногой.

– Он здесь, с нами, – совсем тихо, чтобы не услышал Глушков, произнес Гельмут. – Он спрятан в подошвах вибрам Илоны. Два контейнер, каждый – по один фунт…

– Я снимаю с вас грех, Гельмут, – сказал я и скрипнул зубами: измученное веревками плечо вдруг пронзила острая боль. – Если бы вы успели выписать мне еще один чек на сто тысяч, то было бы совсем хорошо…

– Что? – ахнул немец и после паузы: – Не понимаю. Я никогда не понимаю русских.

26

Вертолет гнал на высоте пять тысяч метров неизвестно куда, ведомый дрожащей рукой алчного безумца. Мне казалось, что прошла целая вечность после того, как мы оторвались от заснеженного плато, но когда я посмотрел на часы Гельмута, то был немало удивлен: прошло всего двадцать минут.

Пока Глушков игрался с вертолетом, он был прикован к пилотскому креслу, как к электрическому стулу, и мы могли творить в салоне все, на что были способны. К сожалению, наши способности были слишком ограничены. Я попытался зубами ослабить узлы на запястьях Мэд и Гельмута, чтобы облегчить их страдания, но из этой затеи ничего не вышло. Узлы я сам же затянул на совесть, и без ножа проблему решить было невозможно.

Некоторое время Глушков не подавал признаков жизни и не экспериментировал с управлением. Он застыл в кресле, глядя через окно на островерхие пики. Сориентировался он или нет – не знаю, но было похоже, что он увидел знакомые очертания.

– Эй! – не оборачиваясь крикнул он. – Спасатель! Объясняй, как приземляться!

Принимая во внимания такие заявочки Глушкова, я пришел к выводу, что отчаянность и излишняя самоуверенность – результат слабых умственных способностей.

– Ты не сможешь посадить вертолет, – ответил я.

– А ты сможешь?

– И я не смогу.

– По-твоему, мы будем вечно болтаться в небе?

– Ну, насчет вечности можешь не беспокоиться. Скоро закончится керосин.

Глушков помолчал, переваривая информацию.

– Один хрен подохнем! – умозаключил он. – Так какая разница, с керосином или без?

– Большая. Если мы упадем на заснеженый склон с небольшой высоты и без керосина, то шансов остаться живыми будет несколько больше.

– По-твоему, я должен ждать, когда закончится керосин?

Я промолчал. Убеждать дурака – себе в убыток. Вертолет дрогнул и стал заваливать нос книзу. Немцы забеспокоились. Гельмут, сидя спиной к кабине, начал крутить головой.

– Как вы думаешь, Стас, что он делает?

– Пытается посадить вертолет.

– Посадить? – удивился Гельмут, словно тоже рассчитывал на вечный полет. – Но почему он не спрашивается вас?

– Я вряд ли смогу чем-нибудь помочь.

Испуг на лице Гельмута снова сменился равнодушием.

– Как вы думаешь, – тише спросил он. – Это больно?

– Не знаю. Я еще ни разу не падал в вертолете и, тем более, не умирал.

– Ну да, я понимаю, – кивнул Гельмут и ушел в свои безрадостные мысли.

Вертолет клюнул еще круче, задрожал от нарастающей скорости. Наш новоявленный пилот, кажется, сваливал машину в пике. Я не стал кричать – это ничего бы не дало. Глушков же проявил невиданные умственные способности и, почувствовав неладное, плавно выровнял машину. Мэд шумно выдохнула и вытерла лоб о мое колено.

– Послушай, спасатель! – крикнул Глушков. – Я тут, в общем-то, во всем разобрался, только не могу понять, как притормозить.

– Выставляешь наружу ногу и притормаживаешь, – ядовитым