Точка замерзания крови - Андрей Михайлович Дышев

Затем он протянул руку к приборной панели, тембр рокота едва заметно изменился, и вертолет начал медленно вращаться вокруг своей оси. В иллюминаторах поплыли горы, блеснуло на мгновение солнце, и оранжевые круги, как световые пятна на театральной сцене, заскользили по лицам Гельмута и Мэд. Командир искал своего второго пилота. Он, наверное, еще не связывал его исчезновение с появлением на борту психа с фиолетовым лицом, превратившимся в один сплошной синяк, и пока еще лишь недоумевал.

Я заметил, что руки Глушкова начали заметно дрожать. Он сделал полшага назад, оперся о спинку пустого кресла. Пальцы левой руки, обхватившие полированное цевье автомата, заскользили, оставляя на дереве жирные красные мазки.

– Ты!! – закричал Глушков. – Слушай меня!! На меня смотри!!

Пилот слегка поморщился, поддался вперед. Глушков мешал ему смотреть через стекло правого борта.

– Не ищи его!! Я его застрелил!! Я сейчас грохну твой вертолет!!

Летчик был непрошибаем. Я завидовал его выдержке. Он был единственным среди нас человеком, который сопротивлялся Глушкову.

У Глушкова начался приступ бешенства. Он вдруг сорвал с головы пилота наушники и стал бить ими по лицу. Вертолет повело в сторону. Мэд и Гельмут, не в состоянии держаться за что-либо руками, повалились на меня. Накренившись на правый борт, вертолет медленно полетел над плато, едва не касаясь лопастями наста. Я услышал, как рядом что-то оглушительно лопнуло. Нас сильно тряхнуло, пол кабины пошел вверх, затем вниз, и вертолет накренился на левый борт. По стенкам салона пробежали световые пятна. Мэд закричала и вцепилась мне в пуховик зубами.

Когда я понял, что означал хлопок, вертолет, каким-то чудом избежав столкновения с землей, завис в нескольких метрах от скалы, рядом с которой лежал на снегу убитый пилот. Глушков выстрелил по боковой форточке и наверняка перебил бы лобовые окна в вертолете, если бы пилот не стал кидать машину из стороны в сторону. Болтанка свалила Глушкова на пол, и сейчас он стоял перед пилотом на коленях и, оскалив зубы, тыкал ему в бок автоматным стволом.

– Я тебе пошучу!! – хрипел Глушков. – Все взлетим на воздух!! Последнее предупреждение!!

Пилот по-прежнему казался спокойным, но головой уже не крутил. Он крепко держал ручку управления и не сводил глаз с приборной доски. На мгновение оглянулся, кинул укоряющий взгляд на меня, словно хотел сказать: как же это вы допустили, чтоб в руках такого придурка оказалось оружие?

– Летим на Приют! – крикнул Глушков, вставая с колен.

По губам пилота я прочел вопрос:

– На какой приют? Здесь много приютов.

Глушков не знал, как сказать точнее.

– Который на Эльбрусе! Там, где канатная дорога!.. Погнали, я покажу!

Пилот поморщился.

– Слушай, мы не по шоссе поедем, чтобы ты мне дорогу показывал… И не надо тыкать мне в бок стволом.

Гельмут толкнул меня плечом:

– Я думаю, что льетчик должен говорить с Клюшкофф вежливо. Не надо делать его слишком злой.

Мэд облизывала пересохшие губы. Она хотела пить, хотела причесать растрепанные воздушным вихрем волосы, хотела сменить дурацкую унизительную позу и залепить крепкую пощечину Глушкову. Она смотрела на него с нескрываемой ненавистью, и желание отмстить было настолько сильным, что я начал опасаться за нее – не наделала бы глупостей.

– Ты мне мешаешь! – громко сказал пилот Глушкову. – Убери автомат.

Глушков повернул лицо в нашу сторону. Он хотел постоянно держать нас в поле зрения одновременно с пилотом, но для этого ему, как минимум, надо было бы сесть на приборную доску и закрыть собой лобовое стекло. Пилот терпеливо ждал, когда Глушков уберет ствол, но тот все никак не мог занять удобную позицию. Встал рядом с пилотом, но тотчас круто обернулся и направил оружие в нашу сторону – наверное, ему почудилось, что кто-то из нас кинулся на него.

– Кто шелохнется… – предупредил он, но наказание не придумал и снова повернулся к пилоту. Попытался втиснуться в закуток слева от него, но там Глушков был слишком стеснен и плохо видел салон.

Наконец, его осенило. Он толкнул дверь пилотской кабины, закрываясь от нас, и запер дверь на замок. Вертолет тотчас задрожал от тяговой силы и стремительно взмыл вверх. В иллюминаторе в последний раз мелькнула тонкая скала, покачнулось ослепительно-белое снежное поле, и все это провалилось куда-то вниз. Иллюминаторы наполнились яркой синевой неба.

Некоторое время мы неподвижно сидели на полу, прислушиваясь к грохоту лопастей. Вертолет покачивался, как лодка на слабом прибое, на бортах и потолке мельтешили тени. Я нащупал руками край скамейки, попытался приподняться, но веревки крепко врезались в тело.

– Надо что-то делать! – крикнула Мэд.

Это было адресовано нам с Гельмутом, но немец безучастно пожал плечами. Его скудный запас упрямства и самообладания давно иссяк, и ждать от него проявления волевых качеств было уже делом безнадежным. Мэд это поняла и взглянула на меня. У меня же не было большого желания напрягать свои мужские качества, знание немецкого и голосовые связки, и дабы убедить девушку в том, что я уже весь в деле, что процесс пошел, старательно наморщил лоб.

Говорят, не бывает безвыходных ситуаций. Тому, кто это первым изрек, я бы пожелал оказаться в нашей ситуации. Попытаться развязать веревку и вломиться в пилотскую кабину было равносильно угону самолета, причем, уже угнанного, причем, не имея в руках даже перочинного ножика. Никогда ничего подобного в истории терроризма не было. В лучшем случае я разобью себе физиономию и кулаки о закрытую дверь и в довершении поцелую замок. В худшем случае Глушков оценит мое упорство, откроет дверь и встретит меня автоматной очередью. Предпринимать еще что-либо, (прыгать вниз, перегрызать провода и патрубки, ведущие к редуктору, звать на помощь и т. д.) было не менее глупо. Обо всем этом можно было бы сказать Мэд и окончательно распрощаться со своим авторитетом и имиджем бесстрашного горного спасателя.

Мэд, не дождавшись от меня конкретных идей, попыталась встать, но Гельмут был слишком неповоротлив, и девушка несильно лягнула его ногой.

– Что ты кряхтишь, будто к полу прирос?! – ядовито произнесла она. – Ноги разогнуть не можешь?

Мне стало жалко Гельмута. Со всех сторон посыпались оплеухи, даже родная внучка не пощадила его седин. Толкая друг друга спинами, словно совершая акробатическое упражнение, они начали вставать. Гельмут очень старался, чтобы не вызвать гнева девушки, закусил губу и порозовел. Веревка, которой я их связал, глубоко врезалась в запястье, причиняя обоим острую боль.

– Садимся! – скомандовала Мэд, морщась и ругаясь.

На скамейке им было сидеть менее удобно, чем на полу, потому как они не могли прижаться друг к другу спинами, но все же Мэд