В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев

самовлюбленные «цивилизаторы». В Пекине, например, я сам видел надписи на скамьях, сделанные по-английски и по-китайски: «Только для европейцев». Это в чужой-то стране! В буддийском монастыре под Пекином европейцы держали сторожевую собаку в часовне при храме, повесив вывеску: «Бойтесь собаки под именем божества».

Таких примеров, увы, немало. Да и вообще китайцы: вправе сказать европейцам: «Вы жалуетесь на оскорбления и ”уколы” самолюбия, — но что же делать? Уходите. А, не уходите? Почему? ”Жизненные интересы”! Вам нужен Китай для добывания денег?! Ну, так потерпите же маленько!»

Подобные рассуждения слишком логичны, чтобы не приходить в голову китайцам.

Моя коллекция лубочных картин уже имеет образец открытой антиимпериалистической пропаганды. Нарисован рыжебородый европеец-империалист, надпись следующая: «Я вам подарил Библию, чтобы все вы забыли думать о своей родине и нации и чтобы служили только богу. Я привез вам опиум: курите и теряйте силы! А я приду по вашу жизнь!»

Уже ночью, при луне, подъезжаем к какому-то храму и останавливаемся на ночлег. Спим в зале Восьми бессмертных, торжественно стоящих по стенам.

23 июля. Трогаемся в 5 часов. Едем медленно, в облаках лессовой пыли.

Разговариваю с кучером. Рассказываю ему о наших обычаях. Его удивленные реплики до смешного напоминают те, которые слышишь, рассказывая о Китае в России или Европе. Взаимность полная!

Доктор, слушая нашу беседу и ничего, конечно, не понимая, приходит в восторг от моего китайского языка. Говорить по-китайски — высшее достижение в глазах европейцев. Как же, — «китайская грамота»! Смешно и досадно.

Подъезжаем к Баймасы — обители Белой лошади. Это древнейший в Китае буддийский монастырь. Название дано ему, очевидно, в честь легендарной белой лошади, на которой были привезены в Китай священные сутры (буддийские книги).

Однако первый же зал этого храма посвящен отнюдь не Будде, а конфуцианцу Гуаню. Буддизм укоренился в Китае именно благодаря этой своей хитрой тактике приспособления к местной религии и учениям, ассимиляции их, вбиранию в себя.

Буддизм привлек к себе стихию народной веры главным образом организованным наглядным культом загробной жизни. Конфуцианство усердно занималось похоронными обрядами, но этим все кончалось. Оно не сообщало народу, что будут делать мертвые. «Если не знаешь, что есть жизнь, то зачем спрашиваешь о смерти?» — вот ответ Конфуция. Буддизм же покорил народную религию заботой о загробной жизни и стройным величественным ритуалом, пением, музыкой, помпой. Исполнение треб стало главным занятием монаха! Буддизм пленил воображение бесчисленными и иногда весьма поэтичными легендами о загробном мире. Стены монастыря расписаны ими. Целый зал именуется Заставой ворот демонов, разделяющей, согласно преданию, два мира: жизнь и смерть. Вошедшему в нее — возврата нет. Он может только подняться на Башню смотрящих в родные края и увидеть, как проливают слезы его родные. Затем умерший проходит через суд Яньло-вана — владыки ада. Ад мыслится в виде иерархического государства, с восемнадцатью департаментами, изобретающими для грешников специальные, сообразно типу прегрешений, муки. После этого демоны-стражники конвоируют умершие души для их нового рождения к «Беседке старухи Мын», где эта последняя поит их «чаем забвения». Выпив его, уже нельзя вспомнить события прежней жизни.

Статуя будды Шакьямуни стоит в зале Звуков грома, ибо так именовалась обитель, в которой он жил. На стене изображены носорог и лев, изрыгающий пламя, на них верхом ездил Будда.

Бесчисленные статуи, изображения, иллюстрирующие столь же бесчисленные легенды, величественное пение, расположение монастырей в самых живописных местах — все это создало популярность буддийским храмам. К тому же они ловко приспособлены ко всем культам. В религиозные праздники безмолвные храмы и монастыри наполняются народом, причем наиболее пожилые и набожные стоят толпами перед костром горящих в медной курильнице свеч и внимают похоронному речитативу буддийских молитв, а молодежь пользуется случаем освободиться от надзора и показать себя друг другу. Таким образом, храм становится клубом.

Подъезжаем к Хэнаньфу. Это — древняя западная столица Китая, первоначально именовавшаяся Лоян. Здесь тоже живут итальянцы и французы. Рядом с нашей гостиницей вижу школу нового типа. В ней преподают по программе, из которой выброшены все трудные классические образцы, замененные легкими хрестоматийными выборками. Таким образом, остается место для преподавания предметов европейского образования, совершенно игнорировавшихся при прежней системе. Останавливаю мальчугана лет восьми. Сначала пугается, потом привыкает и с любопытством обо всем расспрашивает. По приглашению написать свою фамилию, нагибается и пальчиком чертит знак фу. Забавно и мило.

24 июля. Здешний чжисянь — типичный старый начетчик, неимоверный любитель цитат, которые весьма нелегко нами улавливаются.

При той изощренной памяти, которая присуща образованному китайцу, он знает наизусть в сотни и тысячи раз больше, нежели мы в России знаем поэтических произведений, и может говорить, все время заимствуя свою речь из литературы.

Весь так называемый «мандаринский» язык есть компромисс между литературным и разговорным языками. Но в основе его лежит ритм разговорный, а не книжный, ибо книжный ритм в обиходе для китайца значит то же, что для нас экспромт стихов (а не литературной речи, которая для нас легче, чем для китайца).

Чжисянь ни за что не хочет пустить нас в Хэнфынсянь: опасно — разбойники. Что же касается Лунмыня, то он готов сделать все. Итак, из Лунмыня нам придется возвращаться той же дорогой, что, конечно, нам мало улыбается.

Едем. Всюду канавы для орошения. Из них полной струей разбегается вода. Кругом — цветущий сад. Чудесно!

Видим рощу и в ней — огромные, красивые храмы. Оказывается, это — Гуаньдилин — усыпальница Гуань-ди. Набрели случайно!

Если учесть, что Гуань Юй был убит при обороне Цзининчжоу и что в этом городе также имеется его могила, то остается неясным, которая же из них подлинная. Такие курьезы в Китае — не редкость: все легендарные герои имеют, по меньшей мере, две могилы.

По храмам нас водит малъчонок-хэшан, необыкновенно развитой. На вопросы отвечает немедленно. В храмах масса интересного. В одном из них видим две статуи Гуань-ди: впереди стоит гражданский Гуань-ди, за ним — военный. Такое «раздвоение личности» никого не смущает и, напротив, весьма удобно: чиновники поклоняются Гуань-ди — чиновнику, военные — воеводе. Кроме того, таким образом наглядно иллюстрируются доблести Гуаня, который был не только отважным воеводой, но и ученым конфуцианцем. В спальном дворце (наиболее интересном из всех храмов) божество изображено читающим с почтением анналы Конфуция — на одной стороне храма, и мирно почивающим — на другой его стороне. Соответствующие надписи гласят: «С дрожью читающий» и «Недолго отдыхающий». В этой параллели заключен намек на то, что, помимо высокой политической честности, Гуань Юй славится и абсолютной моралью, которую он