Ворон. Сыны грома - Джайлс Кристиан

– Я верю тебе, Ворон. Ты отправишься с ними, – ответил ярл по-английски и повернулся к олдермену. Золотой канат Сигурдовой бороды торчал вровень с орлиным носом Эльдреда. – Слушай меня, сакс. – Голос, каким были произнесены эти слова, заставил мое сердце сжаться в ледяной кулак. – Ты сделаешь так, что император захочет купить книгу. Если же ты не сумеешь, если предашь нас… – послышался скрежет стали: Сигурд извлек из ножен свой огромный меч и приложил его к груди, – клянусь оружием отца, тебе не уйти. Я до тебя доберусь, в какую бы дыру ты ни заполз, и даже в смерти не ищи избавления! Я приду и буду отрезать твое мясо кусками, но ты не умрешь. Я прижгу тебе раны, чтобы ты не истек кровью и не испустил дух. А когда ты потеряешь рассудок от боли, голода и горя, я заставлю тебя жрать твою же протухшую плоть. И все равно ты не умрешь. Ты прожуешь собственные срамные части, проглотишь собственный язык, и вот тогда, Эльдред, я покажу тебя твоей дочери, и, если в твоей гнилой душонке еще осталась хоть капля чести, ты наконец-то сдохнешь от стыда.

Мне стало жаль Эльдреда, несмотря на все то, что он нам сделал. Я знал: Сигурд не бросает слов на ветер и намерен в точности исполнить сказанное. Пенда, стоявший за мной, подтолкнул меня, и я спросил:

– Господин, могу ли я взять с собой Пенду? Чем больше англичан явятся во дворец, тем скорее император поверит, что мы христиане.

– Он верно говорит, Сигурд, – кивнул Улаф. – К тому же этот сакс недурно дерется.

Сигурд сжал губы и наклонил голову.

– Черный тоже пойдет, – сказал он, подзывая Флоки. – Пускай перережет горло императору, если тот встретит нас как враг.

Викинг лишь кивнул, будто получил самое что ни на есть пустячное задание. Итак, мы стали готовиться. Франки, желавшие говорить с Эльдредом или Сигурдом, оказались купцами. Они почуяли запах монет, и это придало им смелости, чтобы остаться на пристани, когда другие предпочли убраться подальше. У одного из торговцев ярл приобрел семь лошадей с условием, что тот выкупит их обратно, после того как наш отряд возвратится. Другой купец продал Улафу четыре бочонка меду, две сырные головы и свежего масла, а ночью пообещал привести женщин, которые искусно развлекают мужчин, чьи яйца отяжелели от долгого плавания по морю.

Ну а нас ожидала лишь широкая заливная равнина да грязная тропа, ведущая в Экс-ля-Шапель. День обещал быть дождливым, и потому мы взяли в дорогу промасленные кожи, свернув и приторочив их к седлам вместе с кольчугами, оружием и небольшим запасом еды. Эгфрит согласился, хотя и с неохотой, оставить евангелие Святого Иеронима на корабле: нельзя было допустить, чтобы император просто отнял его у нас или чтобы оно досталось ворам. Спрятав книгу в трюме «Змея» и покинув борт, монах будто сник. Мы сели на коней, и викинги закричали нам:

– Пусть Один пошлет вам удачу!

– Сделайте нас богатыми!

– Ворон держится в седле, точно мешок камней на спине у козла!

Бьорн улыбнулся, как мальчишка.

– Ворон, скажи королю франков, что Бьорн и Бьярни из Харальд-Фьорда хотят по темноволосой красавице и по бочке вина каждому. – Лицо норвежца сделалось суровым, и он прибавил: – Если привезет и окажет нам уважение, то мы, может, и согласимся иметь с ним дело.

Под смех викингов мы тронулись в путь, чтобы предстать перед императором Карлом.

Холодный северный ветер подхватил тяжелую серую тучу, низко нависшую над нами, и погнал ее на юг над заливным лугом. Стайки грачей выныривали из облака и кубарем летели на вспаханное поле западнее дубового леса. Их однообразное «каа» доносилось до нас через равнину. Галки, похожие на крошечные узелки, устремились к ольхам, что росли на востоке и уже темнели, усиженные птицами. Пичуги метнулись в сторону, затем взмыли вверх, словно взбираясь на невидимую стену, и на мгновение повисли в воздухе, прежде чем каждая из них с восхитительной меткостью опустилась на одну из ветвей рядом со своими собратьями.

Чтобы Эльдред казался настоящим господином, главным среди нас, Сигурд дал ему лучшего коня – горячего черного скакуна из тех, что ценят себя наравне с седоком. Я трясся на старой заезженной кобыле, другим достались лошади не многим лучше. На тот случай, если Эльдред решит этим воспользоваться и вопреки угрозам Сигурда попытается бежать, Флоки, Пенда и я держались так близко к олдермену, что могли пересчитать блох на крупе его коня. К тому же Черный держал при себе пару топориков, которые умел метать со смертоносной ловкостью. Стоило Эльдреду ударить пятками по бокам лошади, и лезвие тут же вонзилось бы ему между лопаток.

– Прежде Экс-ля-Шапель назывался Аквисгранумом, – чирикнул Эгфрит. До тех пор мы молчали: каждый из нас гадал, как сложится узор его вирда. – Это было, конечно, еще при римлянах. Полагаю, город так назвали в честь кельтского бога воды и здоровья. Говорят, из-под земли там бьет горячая вода, и люди в ней купаются. Но мне с трудом верится, что кельты часто мылись: как бы ни звали их языческого бога, они были и остаются грязным народом. А император, сказывают, каждый день принимает ванны в горячих источниках. Верно, он чист телом так же, как и душой.

– Может, он и нам дозволит помыть зады в его драгоценной водице, а, коняга? – произнес Пенда, трепля уши своей гнедой лошади.

– Чтобы благословенные источники до Страшного Суда оставались опоганенными? – воскликнул Эгфрит. – Карл вас даже близко не подпустит, грязные вы животные! Разве только мы с Кинетрит удостоимся чести. Да еще Эльдред – как христианский лорд.

– Мне все равно, монах. Позови меня, когда ваш Белый Христос будет превращать воду в вино, – ответил я, немного отставая, чтобы не слышать болтовни священника.

Из глубины моего ума вдруг поднялось нечто, нарушившее долгожданную тишь: почему Эгфрит согласился помочь нам продать евангелие Святого Иеронима? Ведь однажды он сказал, будто такие святыни не покупаются и не продаются, даже если обладать ими захочет человек, подобный императору Карлу. А теперь он же, монах, ехал с нами проворачивать это дельце?.. Я предпочел поглубже запрятать тревожные мысли в дорожном сундуке своего разума. Мой лот не мог измерить душу человека, служившего богу, который отдал единственного сына на растерзание врагам, чтобы тот умер на кресте. Я знал лишь одно: Эгфрит сам себе затуманивал мозги молитвами, всяким вздором и кровью Белого Христа, что так согревает желудок.

Оставив заливную равнину позади, тропа петляла среди дремучих лесов, в глубине которых росли гигантские ясени, безмолвные и вечные. Мы взирали на них в благоговейном страхе: казалось, их верхние ветви исчезали в небе. Такие деревья могли не бояться даже самых суровых ветров Ньёрда.

– Из них вышли бы хорошие копья, – одобрительно произнес Пенда, – прямые, как солнечные лучи.

– Эти ясени похожи на Иггдрасиль, древо жизни, – сказал Флоки Черный. – Только оно еще больше: на его ветвях покоятся девять миров. – Пока я переводил, викинг смотрел на меня неулыбающимися потемневшими глазами. – На этом дереве Один Всеотец провисел девять ночей, чтобы обрести мудрость. Он был прибит копьем. Где-то вот здесь. – Флоки дотронулся до ребер с правой стороны.