Девушки из хижины - Минка Кент

– Ты меня простишь? – спрашивает он и, подняв голову, смотрит мне в глаза.

– Мы должны найти ее, – говорю я тихо, почти шепотом. Прощение не имеет значения. Если он рассказал правду, то ни в чем не виноват. Виноват только в том, что пытался защитить меня от самой себя.

– Все эти годы я не знал, жива ли она, – признается Брант. – Шло время, полиция прекратила розыски, агенты ФБР вернулись к своим делам, только Бет звонила, когда появлялись новости. С годами стала звонить реже, подолгу не выходила на связь. Но два месяца назад некто выслал мне по электронной почте вот этот снимок. – Раскрыв бумажник, Брант достает фото, которое я нашла у него в комоде. – Возраст совпадает. Она похожа на нас, Ник. У нее твои губы, подбородок, даже уши. А глаза? Это мои глаза.

Я рассматриваю снимок, будто в первый раз.

И теперь вижу.

Сама не понимаю, как я не заметила этого прежде. У нее столько же от меня, сколько и от него.

– Сначала прислали снимок, – рассказывает Брант. – Потом потребовали денег. Они занялись вымогательством, угрожали, что расскажут тебе про Ханну и про твою роль в ее исчезновении. Но рассказать об этом тебе должен был я. Нельзя было допускать, чтобы ты узнала от случайных людей. Я боялся, что… это снова вызовет у тебя расстройство.

– Вот почему ты брал деньги с моего счета?

– Они сказали, что отдадут нам Ханну, если я заплачу, но потом стали просить еще, тянуть время. Бет даже хотела прекратить выплаты, потому что считала, что нас обманывают, но я воспротивился. Я смотрел на фотографию и понимал, Ник. Я видел, что это наш ребенок. И еще я понял, что кто бы ни занимался этим вымогательством, он из этих мест и знает нас. Он знает, что случилось девять лет назад, знает, как мы справились с этим.

– Ты хочешь сказать, как я с этим справилась.

Сначала он ничего не говорит. То ли не хочет, то ли задумался. Потом произносит:

– Да.

– Значит, этого человека… и мы должны знать?

Брант дергает плечом.

– Это может быть кто угодно из местных. Нас в Стиллуотере все знают, знают, что произошло, что ты… забыла, – говорит он. – Я думал, что сумею справиться один, а потом разберусь со всем, когда дочь к нам вернется. В то время все прочие дела казались мне такими банальными. Я мог думать только о том, как вернуть ее.

Я все еще сжимаю в руках фотографию девочки. Переворачиваю ее, всматриваюсь в ангельское личико, в эти неотступные глаза цвета морской волны.

– Ник, среди тех рисунков, что сделала Рен, есть один портрет, очень похожий на нашу дочь, – говорит Брант. – Рен сказала, что это ее сестра. Мне кажется, существует вероятность, что Иви – это наша Ханна. – Он встает, проводит ладонью по лицу, идет к одному из окон, смотрит на лес. – Быть может, женщина, забравшая ее, та же самая, вырастившая этих девочек вдали от людей?

Чувствую внутри страшную пустоту. Она разрастается и жжет меня. Не знала, что мне так мучительно будет кого-то не хватать, что суждено ощутить настолько реальную и страшную опустошенность.

Все это время у меня была дочь.

И я отдала ее.

Ближе к вечеру мы приезжаем в пропахшее увядшими цветами похоронное бюро. В уши льется негромкая медленная музыка, хотя непонятно, откуда она звучит.

– Здравствуйте. – Нас встречает седоволосая женщина в жемчугах и темно-синем брючном костюме. – Вы, должно быть, пришли к Мэгги Шарп.

– Да, – говорит за нас Николетта.

Мне до сих пор кажется неправильным называть Маму по имени. Мэгги Шарп – это какая-то чужая женщина. И Мама тоже становится вроде бы чужой.

– Сюда, пожалуйста. – Через пару дверей женщина ведет нас к простому коричневому гробу, убранному белыми розами. – Общину так тронула ваша история, что люди собрали достаточно денег для этого уединенного прощания с вашей матушкой. Кладбище «Поля отдохновения» пожертвовало участок. Фирма Маккарти «Памятник» предлагает бесплатно выбрать надгробие – в любое удобное для вас время. Человеку, чтобы быть похороненным, не требуется пышной церемонии.

– Благодарим вас, – снова говорит Николетта за всех нас.

– Я буду в офисе, если понадоблюсь, – едва слышно произносит женщина.

Сэйдж подходит к гробу.

– Я хочу посмотреть на нее.

– Мне кажется, это не совсем удачная мысль, – возражает Николетта. – Она выглядит не так, какой ты помнишь ее.

Ни одна из нас еще не видела мертвого тела.

Не думаю, что мне этого хочется.

Положив руки на крышку гроба, Сэйдж опускает лицо на сгиб локтя. Я достаю из коробки салфетку для сестры.

Мне хотелось бы расплакаться.

Эта женщина кормила, одевала, любила, берегла меня на протяжении всей моей жизни.

Научила всему, что я знаю.

Сделала тем, что я есть.

Я должна горевать, а не рассматривать полированный ящик, украшенный белыми розами, гадая, сколько мы еще тут пробудем.

Быть может, это придет позже, когда меня перестанут мучить вопросы, которые я уже не смогу задать ей. Когда перестанут сжиматься кулаки при каждом воспоминании о ее обещаниях защитить нас, оградить от лютых напастей… Ведь Иви пропала.

Когда мы сюда входили, я взяла листок бумаги со стеллажа в передней части бюро. Тут говорится, что существуют разные уровни скорби, целых семь. Читаю их, и у меня возникает вопрос: возможно ли испытывать их все одновременно?

Или совсем не скорбеть?

Мне искренне хочется одного: провести всем вместе еще один день. Всем четверым. Так, как было раньше. Собирать сирень. Петь песни. Кормить нашу живность. Играть в «старую деву» у очага перед сном. Мама заплетает нам косы. Иви хихикает.

Больше этого не будет.

И виновата в этом Мама.

– Я подожду в машине, – говорит Николетта. – Не торопитесь. Оставайтесь сколько нужно.

Всю дорогу до дома Сэйдж спит, уткнувшись мне в плечо. Я смотрю в окно, думаю про Иви. Где она сейчас? С кем? Улыбается или чем-то напугана? Скучает ли по нам?

Мысли эти причиняют боль, поэтому я переключаюсь на женщину с золотистыми волосами. Быть может, это она моя биологическая мать? Интересно, искала ли она меня, тосковала ли? Стараюсь представить себе мать, отца, теплый дом, двоюродных братьев и сестер, дядей и тетей – все то, что, похоже, есть у всех остальных людей.

Потом пробую вообразить семью Сэйдж, и сердце сжимается. Как странно, что мы из двух разных семей. Две пары родителей. Две группы дядей, тетей и кузенов. Они тоже искали ее?

Когда мы подъезжаем к гаражу Гидеонов, Сэйдж шевелится, просыпается и смотрит вокруг так, словно очнулась от крепкого сна и не понимает, где находится.