Пардес - Дэвид Хоупен

пока он не отпустил вас.

– А тебя попросил задержаться и с глазу на глаз намекнул на подтасовку? – Амир раздраженно покачал головой; он сидел на полу, прислонившись к стене. – Ты же не думаешь, что мы поверим, будто он признался, что подделал результаты голосования, и не в твою пользу?

– Начнем с того, что я был не один, – ответил Эван. – Но да. Примерно так.

– Ага, – Амир язвительно рассмеялся, – примерно так. Он сообщил это без слов на вашем общем немом языке, да?

– В каком смысле ты был не один? – уточнил Ноах.

– Она там тоже была, – пояснил Эван.

Я пнул пустую пластиковую бутылку из-под воды “Зефирхиллс”.

– София?

Эван порылся в рюкзаке, достал косяк. Закурил, порывисто затянулся, выпустил в мою сторону струйку дыма.

– Именно, Иден.

Ноах покосился на меня, думая, что я не замечу.

– С чего бы ему вызывать к себе вас вдвоем?

– Блуму, если ты еще не понял, нравится давить на меня, – сказал Эван.

Оливер рассмеялся:

– Чтобы вы совокупились? Извини, оговорка по Фрейду. Я имел в виду, совокупили усилия.

Эван выдохнул дым.

– Я просто понял – он хотел, чтобы я проиграл, а она победила.

– Но зачем ему это? – Меня терзало неуместное раздражение. – С какой целью?

– Чтобы меня унизить. Бросить мне вызов.

Амир встал:

– Если голосование и правда было подстроено, с чего ты взял, что ты победил бы?

– Давайте рассуждать логически, – вклинился Оливер. – Ты видел, как толпа среагировала на его речь?

Амир показал Оливеру средний палец.

– Кроме того, – продолжал Оливер, – Блум знает, что не может управлять Эваном.

– Тогда почему София? – спросил Ноах. – Почему не Дэвис или Амир?

– Потому что он знал, что это меня заденет, – пояснил Эван.

– Блум пытается тебя задеть? – фыркнул Оливер. – Да ладно.

– Может, она просто тебя обошла. – Я почему-то вскочил на ноги. – Может, люди ее уважают. Может, они не хотят тебя в президенты.

Эван поднял руки:

– Может, и так, Иден.

Мы молчали до самого звонка с обеда. Амир направился к окну класса, но остановился, повернулся к Эвану:

– Не могу не заметить: разве я не предупреждал тебя? Разве я не говорил, что так и будет?

– Вообще-то ты говорил, что выиграет Дэвис, – напомнил Эван.

– Нет, – возразил Амир. – Я говорил тебе, что мы оба проиграем. И просил не ввязываться в это.

– А я тебе говорил, что мне это нужно.

– Да за каким хером оно тебе нужно? – крикнул Амир. Гулявшие во дворе с макетом Храма десятиклассники подняли глаза на шум и тут же опустили головы, заметив Эвана. – Объясни нам – зачем?

Эван ничего не сказал. Амир глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться.

– Скажи же.

Рубашка моя потемнела. Я с пугающим безразличием осознал, что начался дождь.

– Разве ты не понимаешь? – спросил Эван. – Разве ты не понимаешь, что Блум позволил моему отцу? Что позволяют ему все в этом гребаном городишке?

Амир молчал, точно обдумывал замечание Эвана.

– Знаешь, Эв, в чем твоя беда? – помолчав, сказал он и полез в окно. – Ты почему-то убедил себя, что плохо тебе одному.

* * *

На той же неделе состоялась первая игра сезона. Мы против Ричмонда, эта школа славилась неумением играть в баскетбол.

– Разберите их на органы! – напутствовал нас Рокки перед матчем. Мы обступили его, как он велел, Рокки старательно отплясывал воинственный танец – якобы это повышает адреналин. – Обдерите их!

Мы играли в маломерном спортивном зале Ричмонда; школа находилась в добрых сорока минутах езды от академии. Родители приехали посмотреть, несмотря на мои уверения, что они зря потратят время.

Я оказался прав. Матч выдался скучный. Ноах начал, как всегда, великолепно, принес нам первые семь очков, потом блокировал бросок в самой толчее. Игра завершилась рано, Ноах позаботился о том, чтобы к перерыву мы вели с отрывом в целых пятнадцать очков. Меня единственного не выпустили на площадку доигрывать, хотя я и ловил взгляд Рокки, надеясь, что он устыдится.

– Не беспокойся, – твердила мне мама на обратном пути. – Это твой первый матч. Он тебя готовит.

Я сидел, прислонясь головой к оконному стеклу.

– Я же вам говорил, что не буду играть.

– Арье, неужели ты правда думаешь, что по большому счету это важно? – Отец сидел рядом с мамой на пассажирском сиденье, явно раздраженный, что его вытащили из дома. Он то и дело повторял нам, что баскетбол – битуль тора[167], постыдная трата времени. – Мой родной сын, безусловно, не верит, что нас послали на эту планету кидать мячик в кольцо?

* * *

На следующий день после английского – лекции о меланхолии в “Как вам это понравится” – на большой перемене я отправился в библиотеку, чтобы подготовиться к контрольной по биологии. На заднем ряду одиноко склонился над книгой Эван и что-то прилежно писал. Я уселся напротив него.

Он поднял глаза:

– Иден.

– Пишешь сочинение?

– Скорее, статью, – ответил он.

– Не похоже на Гемару.

Он раздраженно показал мне обложку: “К генеалогии морали”.

– Читал?

– Не могу ответить тебе утвердительно.

– А Блум считал тебя начитанным.

– Я тоже так считал. Это же не для урока, так?

– Надо же, ты говоришь совсем как Амир. Нет, я читаю для себя.

– О чем?

Он опустил книгу, вызывающе посмотрел на меня.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что тебя очень интересует желание как организующий принцип человеческой жизни?

Я вспомнил, как на вечеринке у Оливера он цитировал “Антония и Клеопатру”, и вновь заподозрил, что Эван читал сочинение, которое я подавал перед поступлением в академию. Я нахмурился, мысленно формулируя обвинение, если это можно считать обвинением. Меня задело не столько вторжение в мою личную жизнь, сколько то, что Эвану, возможно, стали доступны важные сведения обо мне. Я постарался отогнать эту мысль. Такое развитие событий маловероятно, практически невозможно, да и упоминание о желании, учитывая пристрастие Эвана к вопросам с намеком, не сказать чтобы уникально.

– Откуда ты знаешь, что именно я написал…

Он поднял руку, прерывая меня:

– Я не знаю, из-за чего ты завелся, Иден, да это и неважно. Ответь на один вопрос. Ты веришь в высшую ценность?

Я прикусил щеку. Кровь бросилась мне в лицо, словно я пришел на экзамен неподготовленным.

– Я верю в Бога.

– Окей, прекрасно, но я о том, что в основе Бога. О том, что Бог воплощает. Единое всеобъемлющее добро. Суть всех вещей.

Я взял учебник биологии, перелистал страницы.

– Пожалуй, меня можно убедить в этом.

– А что, если эта ценность – мы? – продолжал Эван. – Что, если мы сами определяем смысл собственной жизни?

Я уставился на него.

– Кто – мы? Мы с тобой? Человечество?

– Личный интерес. – Он