Любовь плохой женщины - Роуз Шепард

Страсть Джуин к Алексу, казалось, всегда жила внутри нее. На эту страсть никак не повлияло превращение Джуин из девочки в подростка. Эта страсть никак не изменилась после сексуального пробуждения Джуин, поскольку с самого начала, с детских лет, это было сексуальным чувством — в некотором роде. И точно так же, как Элли Шарп росла в полной уверенности — обычной среди маленьких девочек ее поколения, но ни в ком эта уверенность не была столь непоколебимой, — что в один прекрасный день она выйдет замуж за принца Чарльза и станет королевой, Джуин Шарп росла, не сомневаясь в том, что в один прекрасный день она выйдет замуж за Алекса Гарви и станет миссис Гарви.

Вот почему каждый раз, когда Алекс смотрел на нее с улыбкой, ничем не отличающейся от тех, которыми он одаривал всех и каждого, когда он был вежлив с ней и одновременно вежливо бесстрастен, когда его доброе расположение раздавалось всем без различия, когда его глаза смотрели на нее, но не видели ее, когда он был милым Алексом для всех, — маленькая часть ее души умирала от разочарования.

И все же пока он был Алексом для всех… Джуин повернула за угол и пошла по направлению к дому. Маффи бежал сзади, облаивая встречных сук. Пока он был Алексом для всех, существовал шанс, что в какой-то момент она сможет сделать его своим Алексом. Но теперь, когда он принадлежал Наоми, у Джуин не оставалось ни малейшей надежды.

Конечно, их связь не будет долгой, размышляла Джуин, дергая за поводок, чтобы успокоить своего неуемного пса. Через шесть недель все уже закончится, если верить предсказаниям Элли. Алекс после такого приключения станет серьезнее и мудрее. «Я был полным идиотом», — провозгласит он, найдя утешение в молодой упругой плоти и покой в любящих объятиях. (Джуин была почти уверена в том, что если хотеть чего-нибудь сильно-сильно, если желать чего-нибудь всеми силами души, то твое желание может сбыться… Ведь правда?)

Однако оставался вопрос: вдруг что-то важное сломалось так, что уже не починишь? Алекс Гарви предал мечту Джуин Шарп. Он расторг священный договор, который никогда не заключал. И теперь она принуждена была сомневаться в своей вере в него и в их предназначении друг другу. И кроме того, Джуин не была уверена в том, что ей захочется подбирать объедки за Наоми Маркхем.

В школе им читали лекции о безопасном сексе, им рассказывали о «группах риска». Когда ты шел с кем-нибудь в постель, говорили им учителя, ты шел в постель и со всеми предыдущими половыми партнерами твоего избранника. То есть ты попадал в вирусный винегрет. Поэтому переспать с Алексом Гарви значило бы, в определенном смысле, переспать и с Наоми Маркхем, а это вовсе не входило в планы Джуин Шарп. И если бы только с Наоми Маркхем — нет, ведь следуя логике, это значило бы также и переспать со всеми теми, с кем когда-либо спала Наоми, и с теми, кто когда-либо спал с теми, кто спал с Наоми, и так далее. Страшно было даже подумать.

Когда Джуин, слегка запыхавшись, подошла к входным дверям своего дома, она услышала, что внутри заливается телефонный звонок. И она судорожно заторопилась, вставляя ключ в замочную скважину, как будто от этого звонка зависело все ее будущее, весь последующий ход ее жизни.

Маффи почувствовал панику Джуин и возбужденно скакал вокруг нее, стукаясь мордой о ее лодыжки, мешая ей войти в дом.

— Ох, хватит, ну хватит же! — взмолилась спотыкающаяся Джуин.

Она опустила на пол совок, которым собирала за Маффи его кучки, перешагнула через песика и помчалась через прихожую к телефону в гостиной.

— Алло.

— Джуин Шарп? — осведомился уверенный мужской голос.

— Да, это я.

— Это Доминик Горст.

— Привет, Доминик Горст, — ответила Джуин, тяжело садясь, почти падая на стул, давая волю своему разочарованию (хотя чего она ожидала, на что надеялась, почему так бежала к телефону, она не смогла бы внятно объяснить).

— По телефону у тебя очень приятный голос.

— Да?

— Из тебя получится отличная секретарша.

— Спасибо тебе, шовинист несчастный. Однако я собираюсь стать пилотом.

— Значит, журналистика тебя не привлекает? Четвертая власть не для тебя? Я-то думал, что ты собираешься пойти по стопам великолепной Элли Шарп.

— Ни за что в жизни!

Джуин ссутулилась и прикрыла свободной рукой глаза. «Если я вырасту похожей на мать, — пылко пообещала она себе, — я убью себя. О, не получится, ведь если я стану как она, то буду страшно довольна собой».

— Но работенка эта совсем непыльная, — настаивал Доминик, к которому Джуин всегда относилась довольно пренебрежительно (она считала его заносчивым и хитрым). — Что может быть лучше: каждую неделю разражаться тирадами правого толка да еще и получать за это деньги.

— Мама совсем не правая, — возразила Джуин. — Может, она уже не такая левая, как раньше, но идеям социалистов она явно сочувствует. В молодости она очень увлекалась классо[32].

— Ага, конечно. — В голосе Доминика звучал смех. — Тогда моя мама — пожизненный член не «Сердитой бригады», а бригады очень-очень обиженных людей.

— Доминик, ты болван. И вообще, зачем ты мне позвонил?

— Ах да, послушай, как все вышло. Простые смертные ушли развлекаться. Навели марафет и отправились в оперу. А я, обнаружив, что остался в полном одиночестве, на цыпочках прокрался к телефону.

— Чтобы надоедать людям дурацкими звонками? Хочешь прославиться, как те придурки, о которых пишут в газетах?

— Точно! Мой план такой: ты расскажешь мне, какого цвета на тебе трусы, а я подышу в трубку.

Она подумала минутку, потом сказала: «В цветочек», — поскольку не знала ничего более отталкивающего за исключением, пожалуй, только трусиков-стрингов.

— Очень сексуально. А скажи-ка мне, Джуин, как тебе перспектива отдохнуть с нами в стране хаггиса?

— Не очень, честно говоря. — Джуин, не бывавшая нигде севернее Бирмингема, имела крайне упрощенное представление о Шотландии, составившееся в основном по картинкам на крышках банок с печеньем. Ей рисовались волынки, юбки в клетку и вересковые пустоши.

— Там здорово, вот увидишь, — пообещал ей Доминик, и в этот момент он был искренен.

Он любил западное побережье, любил его пустынность и красоту, оно заряжало его: шотландский воздух наполнял не только его легкие, но и сердце и душу. У Доминика было несколько вредных привычек, но в основном он был отменно здоров и гордился своим физическим совершенством. Холодное, бурное море соответствовало его настрою. Оно заставляло его кровь петь.

— Придется поверить тебе на слово.

— Поверь. И мне пришло в голову, что там мы с тобой могли бы поближе узнать друг друга.