Любовь плохой женщины - Роуз Шепард

С некоторым трудом Джуин разулась — упираясь носком одной ноги в пятку другой, она, не расстегивая, стянула свои поношенные босоножки. Она вдруг поняла, что улыбается, сама не знала чему, разве что удивительной нелепости Доминика.

— Это невозможно. Я уже отдана другому. У меня есть парень.

— Да? И как его зовут?

— Джо Блоггс.

— Чем он занимается?

— Пасет свиней.

— Хорошая работа.

— Да… Спокойная.

— А ты серьезно хочешь стать пилотом?

— Совершенно серьезно, — подтвердила Джуин, которой до этой минуты такая идея ни разу не приходила в голову.

— А мне лично нравится печатное слово. Я бы хотел стать первоклассным репортером вроде Дэвида Гарви.

— Ох! — отреагировала Джуин на фамилию Гарви.

— Есть плохая новость: с нами может поехать моя бабушка.

— Нет, нет и нет, Доминик. Плохая новость (я бы сказала — хуже быть не может) — это то, что я буду спать в одной комнате с Люси. Потому что, как ты, наверное, догадываешься, мы не очень-то дружны.

— Тогда спи в моей комнате! — великодушно предложил Доминик. — Со мной куда веселее, чем с моей сестрой-ябедой.

— Если мне придется выбирать из вас двоих, то Люси — даже Люси — предпочтительнее.

— Она едет, чтобы присматривать за нами, понимаешь? Не Люси, конечно, а моя милая, седая, старая бабуля.

— Насколько я вас знаю, ей будет чем заняться, — хладнокровно ответила Джуин.

Ну разумеется, она же почти не сталкивалась с Элеанор Гарви. Доминик объяснил ее спокойствие перед лицом такой ужасной новости тем, что Джуин не могла знать, как умела испортить любое удовольствие Элеанор Гарви.

— Это все из-за папы, — пожаловался он. — Он говорит, что у него много работы. И поэтому он останется исполнять свой отцовский долг дома.

— Как ему не повезло, — проговорила Джуин, беря в руки записку, лежавшую на стеклянном столике, — так и будет работать без нормального отпуска.

Ее мать, как сообщило ей послание, написанное закругленным уверенным почерком Элли, уехала в Тутинг. У Кейт срыв. Украли ее сумочку. Она в истерике. Срочная поисковая операция. Джуин должна сама сообразить, что поесть. В холодильнике салями, в морозилке тоже куча всего. Вечером ложиться, не дожидаясь Элли. Не кукситься. В конце записки улыбалась забавная рожица.

— Ну да, наверное, — ответил Доминик, удивленный тем, что Джуин увидела ситуацию с другой точки зрения. — Так как тебе кажется, а? Будут у нас игры и забавы? Спляшем ли мы с тобой шотландскую удалую? Доведется ли мне метнуть свой ствол[33]?

— Сомневаюсь, что ты сможешь его поднять, — немедленно парировала Джуин. И, кусая растягивающиеся в улыбке губы, положила трубку.

Маффи с развевающимся следом за ним поводком гонял по квартире. Джуин похлопала по ноге, и он тут же радостно примчался к ней.

— Нахал этот Доминик, — поделилась с ним Джуин, снимая с него ошейник. — Такой чудной. Никаких манер. Хотя, пожалуй, он все-таки не такой противный, как его сестра.

Ее желудок сообщил ей о внезапном и остром чувстве голода. До нее дошло, что за целый день она съела только кусочек тоста. Элли предлагала ей поужинать салями. Фу, гадость. Элейн Шарп разделяла еду на полезную и вредную в соответствии со своими собственными пристрастиями. Все, что ей нравилось, было полезно. А то, что не нравилось, — вредно. И тот, кто не желал есть «полезные» (в понимании Элли) продукты, просто капризничал. Или, как в случае с Джуин, «позерствовал».

Но Джуин не позерствовала, когда стояла перед зеркалом и, поднимая уголки губ, пыталась придать своему лицу более радостное, более оптимистичное выражение. «Я так несчастна», — сказала она, и ей захотелось пожалеть себя. Вот-вот могли политься слезы.

Но неожиданно и необъяснимо ее настроение улучшилось. К ней незаметно вернулась надежда — так же незаметно возвращается в замерзшие пальцы и покалывает под кожей тепло. А вместе с надеждой пришла уверенность, что все наладится. И что пройдет даже самое глубокое несчастье.

На экзамене она получит хорошие оценки. Она перейдет в следующий класс. Потом она запишется в летную школу и научиться летать.

А пока ей страшно хотелось есть. Она сходит в магазин и купит жареной рыбы с картошкой.

На официанте из Бангладеш была надета ослепительно белая куртка с золотыми пуговицами и золотыми же плетеными эполетами. «Новая форма. В морском стиле», — объяснил он с милой, тихой застенчивостью. Подавая меню, он тайком полюбовался своими накрахмаленными манжетами. Весь интерьер был переделан: устаревшие обои с ворсистым рисунком и плюш были содраны со стен, их заменили новомодные кремовые и зеленые панели в компании с ротангом. Потолочный вентилятор, подобно гигантскому блендеру, размешивал напоенный пряными запахами воздух. Но, несмотря на все эти реновации, ресторанчик по-прежнему оставался стандартной азиатской забегаловкой в центре города.

«Вот, значит, как, — говорила себе Наоми, подслеповато склоняясь над меню, чтобы скрыть досаду. — Мы бедны, совершенно бедны».

— Давай сходим куда-нибудь пообедать, — бодро предложил Алекс, когда говорил с ней по телефону сегодня после обеда. — Я угощаю. (Как будто могло быть как-нибудь иначе.)

— Замечательно, — ответила она, а ее мысли уже понеслись вскачь.

«Сан-Лоренцо», перебирала она названия. Или «У Дафны»? «Каприз»? «Яви»? «Куаглино»? (Нет, там они вряд ли достанут столик.) У Наоми почти никогда не было аппетита, и появившись, он быстро пропадал; еда ее почти не интересовала. Но она буквально питалась атмосферой таких мест, она ужинала их стильностью. Она наденет свою шелковую тунику от Феретти — одну из последних экстравагантных покупок, сделанных до того, как денежное обеспечение прекратилось. Волосы она уложит кверху с помощью множества маленьких гребешков. Как здорово будет снова очутиться в этом мире!

— Я буду дома к половине восьмого, — пообещал Алекс. И перед тем как положить трубку, заверил ее: — Я люблю тебя, — не беспокоясь о том, слышали его коллеги эти слова или нет, потому что какое ему до них было дело?

Она провела целые полчаса, изучая свои немногочисленные наряды, развешанные в чехлах по всей квартире на полках, дверях и крючках, поскольку негде было их хранить. Хозяин квартиры, парень по имени Гай, старый школьный друг Алекса, работающий в социальной сфере, на время уехал заграницу. Путешествовал Гай налегке, судя по огромному количеству свитеров, брюк, пиджаков, заполнявших все имевшиеся в наличии шкафы. И ко всем этим свитерам, брюкам и пиджакам Наоми испытывала те же чувства, что испытывает арендодатель по отношению к отказывающимся съезжать арендаторам.

«Мне совершенно нечего надеть», — паниковала Наоми, и ей действительно было нечего надеть — в том смысле, как она это понимала.