Легенды Лиса - Антон Александрович Карелин

и содрогаться. Несчастная пряталась от боли, куталась в покрывало забытья, ей не хотелось всплывать, оживать и просыпаться, она не понимала, зачем. Но чьи-то руки массировали её, мыли и обтирали, накрывали шерстяным одеялом, чтобы она чувствовала тепло.

Почему люди пытаются спасти незнакомых людей? Почему существуют больницы, зачем туда привозят раненых и умирающих? Ведь можно пройти мимо. Почему одни равнодушно убивают, а другие стараются спасти? Лежащая в полумраке девочка, завёрнутая в лохмотья пульсирующей боли, не понимала этого. Кто-то кормил её бульоном и кашей, делал уколы и перевязки, измельчал таблетки и давал в ложке с сахаром и водой. Кто-то включал ей музыку, далекую и почти не слышную, но всё же целебную. Столько усилий, ради неё. Почему им не всё равно?..

Росток жизни едва зеленел в девочке, она равнодушно смотрела, как он то расцветёт, то вновь съёжится, то снова расцветает. На задворках сознания шелестел дождь, он барабанил по стеклу, словно пытаясь что-то сказать, и она постепенно стала обращать на него внимание. Разглядывала, как капли текут по непредсказуемым линиям, сворачивая то в одну, то в другую сторону, текут друг от друга или друг за другом, будто невидимым единством связанные между собой… Как люди. Барабанящий и шелестящий дождь поливал росток жизни у девочки в груди, и та постепенно возвращалась.

Она сидела перед зеркалом и смотрела на обритую голову, покрытую хирургическими швами и неровными тёмными пятнами. Ёжик отрастающих волос немного скрывал эту картину, но все равно на нее было страшно смотреть.

– Алиса, – шепнула увечная. – Меня зовут Алиса, и я преодолела Эхо. Все живы, никто не принесен в жертву. Я… победила?

В её голосе не было уверенности.

Месяц спустя девочка смогла ходить, опираясь на палку, но хромота осталась с ней навсегда. Раны на теле Алисы постепенно заросли, но её разум так никогда и не оправился. Она сидела и смотрела в одну точку, словно глубокий старик, голова которого полна угасших воспоминаний, а в жилах больше нет желания и искры. Алиса чувствовала, что уже сделала главное в своей жизни, то, ради чего была рождена, и больше ей ничего не осталось, только бессмысленно доживать свой век.

В конце зимы травмированную выписали из больницы и отправили в другой интернат. Там её прозвали Пугачиха, потому что от каждого звона или шороха она вздрагивала и вскрикивала, в панике озиралась и смешно ковыляла в угол, в её глазах было застывшее отчаяние и затравленный страх. Дети устраивали ей пугачки и ржали над тем, как она ковыляет, а однажды так напугали болезную, что она описалась прямо при всех и, дрожа, села на пол в лужу собственной мочи и завыла себе в ладони. Это было ужасно противно и смешно. Но больше противно, поэтому её перестали трогать.

– Это упражнение поможет тебе отпустить травму и начать новую жизнь, – ласково говорили психологи.

– Зачем? – тихо спрашивала Алиса, и ни один из ответов не показался ей правдивым и стоящим.

– Тесты показали, что ты совершенно не ценишь свою личность, считаешь себя никем, но ведь это не так! Каждый человек ценен и в каждом есть что-то уникальное…

Один раз она созналась психологу, которая понравилась ей больше других. Встречаясь с ней, больная даже перестала нервно грызть ногти и все время оглядываться, что было хорошим знаком.

– Исторически я очень значительная личность. Я спасла мир от страшной катастрофы. Но это был мой пик, больше в жизни я ничего не сделаю, потому что способностей парал.. парал… телепата у меня после травмы нет. Моя значимость, хоть и общечеловеческого масштаба, была одноразовая. А до ключевого момента и после него – я никому не нужна. Не подумайте, что это жалость или просьба о помощи. Просто такая судьба.

– Можем поговорить о том, кого ты спасла, – дипломатично предложила психотерапевт, что-то помечая в пухлом блокноте, полном закладок и торчащих листочков, других пациентов, их отклонений, надежд и забот. – Выясним, как это связано с твоей самооценкой.

Алиса посмотрела на молодую женщину. «Она живёт только потому, что я принесла себя в жертву». И отрицательно покачала головой.

– Это такая игра, история, – засмеялась она, махнув рукой. – Я не всерьёз так думаю. Я же не сумасшедшая.

Психологи ещё пару раз сменялись, а затем Алису перестали пытаться вылечить, и началась спокойная, тихая жизнь. Она устроилась работать библиотекарем в интернате для детей с расстройствами, и проводила жизнь в безмолвном чтении, часами сидя неподвижно и глядя в окно. Алиса растворилась в книгах, старых столах и стульях, стеллажах и полках, в стенах и потолке большой комнаты, и все приходящие в библиотеку научились воспринимать её как часть обстановки.

Прошло шестнадцать лет.

Психически, Алиса почти излечилась. Она всё ещё пугалась каждого резкого движения и звука, но научилась сдерживать себя и не дергать окружающих. Рассеянно улыбалась людям, а на претензии и грубость не отвечала, становясь словно деревянная. Она соображала и действовала не быстро, всегда заторможенная и неуверенная в себе и своих словах. Обкусанные ногти, нерасчёсанные волосы и бесформенная одежда прятали её от взглядов мужчин. Она хромала и мало двигалась, так что выросла в слегка оплывшую женщину с немного дряблой кожей. Она жила на крошечную зарплату и маленькое пособие в своей комнате, куда иногда приходил инспектор из надзорной организации, но никогда не оставался на ночь. Она писала стихи и фантазии о будущем и прошлом, о людях и равнодушии, о ласке и любви – и сжигала каждую тетрадку, как только та была завершена, потому что не хотела никаким образом обременять никого из людей.

И разговаривала она преимущественно сама с собой.

– Знаешь, первые годы я думала, что тогда победила, – вздыхала медленная женщина, сидя перед зеркалом и расчесывая волосы, по-прежнему черные, как смоль. – Ведь я предотвратила апокалипсис, избавила человечество от вечных мук. Не позволила людям стать ещё злее, чем они сейчас. И я сделала это без единой жертвы. Не знаю, что стало с Ларой или Долгоносиком, но я подарила им жизнь, дала им шанс.

Женщина посмотрела в зеркало долгим, виноватым взглядом.

– Я так первые годы думала, и даже гордилась собой. Но потом как-то вдруг поняла, что нет. Ведь меня после этого считай, что не стало.

Голос её упал до шёпота, а в глазах заблестели слёзы.

– Кому я принесла себя в жертву? Человечеству? Нет. Мир бы я и так спасла. А получилось, что