Нежная война - Джулия Берри

Ответ Хейзел был совсем кратким. Он больше походил на телеграмму, чем на письмо.

Накануне отъезда в тур, конечной остановкой которого был Экс-ле-Бен, группа пятнадцатого пехотного полка Национальной гвардии Нью-Йорка устроила прощальный концерт в Сен-Назере. На него пришли все, кто смог раздобыть себе место.

После того, как Колетт рассказала Обри о своем прошлом, он решил не ехать в Экс-ле-Бен и уже предупредил обо всем лейтенанта Эйропа. На пианино все равно играл Лаки Робертс, поэтому Эйроп смог его отпустить. Обри собирался присоединиться к своей группе позднее, когда их дивизию отправят на фронт, так что ему не нужно было выступать тем вечером.

«Когда-нибудь, – сказал он себе, – я буду главной звездой любой группы, с которой выйду на сцену».

Обри все равно решил пойти на концерт, просто для смеха, а по дороге заглянуть в первую хижину досуга. Если бы кто-нибудь из его роты узнал, как часто он ходит этим окольным путем, ему пришлось бы многое объяснить.

Дверь хижины досуга открылась. Он спрятался за хижину Ниссена[21], чтобы не попасться.

Черт. На пороге стояла та морщинистая летучая мышь, которая спугнула его в один из вечеров, а рядом с ней – еще одна старая курица. Он улыбнулся. Из дверей вышла леди Хейзел де ла Виндикотт. Все три женщины ушли, но среди них не было Колетт.

Где же она? Неужели она не пойдет на концерт? Настало время это выяснить.

– Мы закрыты, – послышался голос Колетт, когда Обри постучал в дверь.

– Это я, – ответил он.

Дверь тут же распахнулась. Его глазам предстали блестящие глаза и порозовевшие щеки.

– Bonsoir, mademoiselle, – сказал он.

Колетт рассмеялась. Его произношение! Оно было просто ужасным.

– Добрый вечер, мистер.

– Я хочу тебе кое-что показать, – Обри протянул ей руку. – Не возражаешь, если я сяду за пианино?

Она взяла его за руку. Это было новое, но при этом знакомое ощущение. Колетт хотелось изучить его, почувствовать каждую линию его ладони, запомнить форму его ногтей.

«Да что с тобой такое?»

– Пойдем, – торопил Обри. – К пианино.

Колетт с трудом передвигала ноги. Если бы ее лицо покраснело еще больше, она превратилась бы в помидор. Они дошли до скамейки.

– Мне понадобится моя рука, – сказал Обри.

Она нехотя отпустила его ладонь. Он подмигнул ей и начал играть. Хижину наполнила грустная мелодия, нежная и медленная. Постепенно музыка становилась все более печальной, пока не достигла своего траурного конца и не затихла, оставив после себя лишь звенящую тишину.

Колетт сделала глубокий вдох.

– Я назову ее «Динан», – сказал Обри.

Девушка тяжело сглотнула. Она уже все поняла.

– Спасибо, – сдавленно пробормотала она. – Ты давно ее написал?

Он покачал головой.

– Я написал ее после нашей последней встречи.

Колетт покачала головой.

– Formidable, – прошептала она. – Можешь сыграть еще раз?

И он сыграл. Теперь Колетт знала, что означает эта мелодия, и могла медленно впитать ее, ноту за нотой.

Да. Динан заслуживал такого реквиема.

– Завтра я отправляюсь в Париж, – сказала она. – Вместе с Хейзел. Она хочет увидеться со своим кавалером.

– Правда? – лицо Обри омрачилось. – Надолго?

Колетт надула губы и задумалась.

– На четыре, может, на пять дней, – она натянуто улыбнулась. – Но ты ведь уезжаешь со своей группой? Солдаты жалуются, что без вас им будет скучно.

Обри повернулся к ней.

– Я никуда не еду.

Брови Колетт подскочили вверх.

– Мне так жаль!

Он печально улыбнулся.

– Жаль, что я остаюсь здесь?

– Конечно нет, – возразила девушка. – Мне жаль, что ты упустишь возможность выступить, – она улыбнулась. – Ты был рожден для сцены.

– Очень на это надеюсь.

«Сейчас, – подумал он. – Самое подходящее время».

– Я попросил вычеркнуть меня из списка участников тура, – сказал он.

– Зачем ты это сделал? – Ее учащенный пульс уже знал ответ на этот вопрос.

Обри смотрел в ее глаза в надежде, что он сможет прочесть ее чувства.

– Я не хочу быть так далеко от тебя.

Только не после того, что ты мне рассказала. Только не после того поцелуя.

У Колетт появилась надежда. Значит, дело было не только в доброте, не только в сочувствии.

Звуки и голоса с улицы прервали эту идиллию, напоминая им, что скоро солдаты вернутся с концерта.

– Думаю, мне лучше уйти, – сказал Обри.

– Нет, – Колетт остановила его. – Мне нужно кое-что тебе сказать.

«Хорошее или плохое?»

– Может, пойдем на улицу?

Обри и Колетт надели свои куртки, вышли наружу и нашли место за сараем, где они могли еще немного поговорить.

Над ними растянулось небо, усыпанное далекими созвездиями. Океанский бриз словно гнал звезды ближе к берегу. Было так холодно, что самым логичным решением было встать как можно ближе друг к другу. Колетт уставилась на воротник Обри, не решаясь поднять глаза.

– Что ты хотела мне сказать? – мягко спросил он.

– Я хотела поблагодарить тебя, – ответила она. – За тот вечер. За то, что выслушал.

Его карие глаза изучали ее лицо.

– Не стоит меня благодарить, – сказал Обри. – Я сам этого хотел.