Замри, как колибри - Генри Миллер

Ибо колыбель баюкает вечно…

В истории Америки вряд ли найдется хотя бы с полдюжины имен, которые для меня что-нибудь значат. Торо – одно из них. Я считаю этого человека настоящим сыном Америки, или, фигурально говоря, драгоценной монетой самой высокой пробы, которую страна, к сожалению, перестала чеканить. Торо нельзя назвать демократом, во всяком случае в современном смысле этого слова. Он, как сказал бы Лоуренс, «аристократ духа», то есть самое редкое на земле – личность. Впрочем, политика Генри Дэвида интересовала мало: он относится к той породе людей, которая, будь она многочисленнее, вообще отменила бы все правительства. Такие люди, в моих глазах, квинтэссенция лучшего, что может породить общество. Вот почему я безгранично уважаю его и восхищаюсь им.

Секрет его по-прежнему живого и действенного воздействия прост. Торо был человеком принципа и поступал, как мыслил. И он всегда отвечал – не только за свои дела, но и за высказывания тоже. Компромиссов он вообще не знал. При всех достижениях Америки она произвела на свет лишь горстку подобных ему людей. И неудивительно – они выбиваются из своего времени и воплощают собой ту Америку, какой она была в 1776 году или даже раньше. Эти люди предпочитали нехоженые пути. Главное же, они в себя верили, не боялись осуждения или чужих мнений и в тех случаях, когда усматривали нарушения справедливости, без колебаний бросали вызов правительству. Когда же они уступали последнему, в их поступках не было подобострастия: их можно было задобрить или соблазнить – но не устрашить.

Эссе, собранные в этой небольшой книжке[145], принадлежат к жанру публичных выступлений Торо – немаловажный факт, если подумать, насколько невозможно публичное выражение подобных мнений сегодня. Само понятие гражданского неповиновения ныне стало немыслимо (кроме как в Индии, где, проповедуя идею пассивного сопротивления, Ганди использовал одноименную речь Торо в качестве практического руководства). В нашей стране человека, осмелившегося подражать поведению Торо в дискуссии по какому-нибудь важнейшему вопросу дня, несомненно, осудили бы на пожизненное заключение. Более того, никто не посмел бы защищать его так, как Торо в свое время вступился за имя и репутацию Джона Брауна. Как всегда бывает со смелыми и оригинальными выступлениями, его эссе стали ныне классикой. А это означает, что, выковывая отдельные характеры, на людей, практически определяющих наши судьбы, они уже влияют. Или, иными словами, входя в список рекомендательного чтения для учащихся и по-прежнему являясь источником вдохновения для мыслителей и мятежников, на широкого читателя они воздействия не оказывают. Образовательные инстанции и «люди утонченного вкуса» предлагают публике удобный для них образ Торо – отшельника, безумца, имитатора идиллических отношений с природой. Как известно, карикатура на великого человека запоминается лучше, чем его подлинный образ.

Что, по-моему, важно в Торо – он выступил именно в тот момент, когда мы, американцы, определяли направление нашего будущего развития. Подобно Эмерсону и Уитмену, Торо указывал верный путь – на, как я уже упоминал, дорогу нехоженую. Однако мы, американский народ, выбрали путь иной. И ныне сами пожинаем плоды своего выбора. Торо, Уитмен и Эмерсон получили свое признание. И в сумерках текущих событий они светят нам как путеводные огоньки. Но хотя на словах мы их славим, их наследием мы пренебрегаем. Заложники времени, мы глядим в прошлое с умилением и тоской. И считаем, что менять что-нибудь сейчас – уже слишком поздно. Хотя это – неправда. Менять жизнь никогда не поздно. Это правило – для индивидуальностей. И именно этот принцип утверждали наши мужественные предки всю свою жизнь.

С созданием атомной бомбы весь мир неожиданно осознал: человечество столкнулось с проблемой, еще не встречавшейся. В эссе, названном «Жизнь без принципа», Торо предвосхищал подобное положение. Он заявлял: «Даже если земля наша разлетится на куски, что из того, если при этом самая суть ее останется неизменной?.. Я не заверну и за угол, чтобы посмотреть, как мир взлетит на воздух»[146].

Наверное, Торо сдержал бы слово, взорвись наша планета непроизвольно, сама собой. Но не сомневаюсь, если бы ему рассказали о бомбе и обо всем зле и добре, которое несет с собой ее появление, он бы сказал на этот предмет пару метких слов. И они непременно пошли бы вразрез с общим мнением. Торо не понравилось бы, что секрет изготовления бомбы находится в руках у немногих праведников. Он бы, наверное, сразу спросил: «Кто праведен в меру, которая оправдала бы гибельное использование столь дьявольского оружия?» И он, скорее всего, поверил бы в мудрость и непогрешимость решений нынешнего правительства Соединенных Штатов не больше, чем своего – в эпоху существования рабства. Торо умер – давайте не забывать об этом – во время Гражданской войны, то есть тогда, когда вопрос о рабстве, который мог бы быть решен мгновенно усилием воли добросовестных граждан, вместо этого решался в кровавых сражениях. Нет, Торо первый бы заявил, что ни одно правительство нельзя считать достаточно добросовестным или мудрым, чтобы наделять его такой мощью, не важно – в добрых или злых целях. Он бы указал нам, что использовать новую силу следует так же, как мы до этого использовали все другие силы природы, и что мир и безопасность на земле зависят не от изобретений, а от доброй воли человеческих душ и сердец. Вся его жизнь служила доказательством очевидных, но часто игнорируемых истин: чем меньшими средствами мы располагаем, тем больше упрощаем и улучшаем наш образ жизни, в то время как защитить себя мы можем, лишь положившись на свою волю и храбрость – средства намного более необходимые, чем самое передовое оружие и все коалиции. Всё, что бы ни говорил или ни делал Торо, коренным образом расходится с нынешними общепринятыми воззрениями. Я упоминал уже, что влияние его на отдельных людей по-прежнему живо и действенно. И это действительно так, но лишь постольку, поскольку истина и мудрость в конечном счете непобедимы. В то время как осознанно или инстинктивно мы расходимся с ним все больше и больше. Хотя мы сами же от этого не в восторге и чувствуем, что поступаем неправильно. Ибо в глубине души мы понимаем: наше положение ныне более непрочно и отчаянно, чем когда-либо за всю нашу недолгую историю. Самое обескураживающее и нелепое – Америку считают сейчас самой мощной, обеспеченной и благополучной страной на свете; она находится, можно сказать, на пике мирового развития. Но поддерживает ли наши усилия стимул, необходимый, чтобы удерживаться на достигнутом? Пока еще смутно, но мы уже заподозрили, что несем непосильное для себя бремя. Мы ведь знаем, что по-настоящему не превосходим других. И сейчас приближаемся к пониманию того, что в моральном отношении мы отстаем, как бы это ни звучало парадоксально, от самих себя. Некоторые наивные люди воображают, что угроза уничтожения – этого своего рода космического харакири – волей-неволей заставит нас стряхнуть с себя апатию. Боюсь, что подобные надежды беспочвенны и что они обещают нам не лучшую долю, чем превращение в радиоактивную пыль. Великие дела из страха перед уничтожением не совершаются. Воспроизводство и продолжение жизни имеют мотивацию совершенно иную.