История моего брата - Зульфю Ливанели

Он с ненавистью посмотрел на меня:

– Ну, все, тогда уходите, у нас полно дел без вас!

И указал на дверь.

Я еще был в коридоре, когда он вышел из кабинета, что-то бормоча себе под нос. Он, должно быть, был жутко зол и ругал меня, но мне было совершенно все равно. Пусть ругается себе, сколько хочет.

Выйдя на улицу, я направился к буфету через дорогу, где мне повстречалась тогда журналистка с ее приятелями. Заказал с собой два тоста с колбасками и овечьим сыром и два гамбургера с соусом. Они, конечно, остынут, пока я доеду, но, может быть, помогут усмирить гнев моей гостьи из-за того, что, проснувшись, она меня не обнаружила.

Всю обратную дорогу мысли мои были заняты тем, что я увидел. А именно – золотым колье.

Девушка долго кричала на меня и ругалась. Она, как и господин прокурор, тоже была очень сердита. Кто давал мне право бросать ее одну и уходить, и что такое за дело у меня важное и т. д. и т. п.

Пока она разорялась, я размышлял о стадиях человеческих отношений. Эта юная особа, которая еще несколько дней назад робко позвонила в дверь, теперь считала меня близким настолько, что орала на меня как оглашенная; какие стадии человеческих отношений мы пережили? Что сокращает расстояние, существующее в момент первого знакомства; разговор или проведенное вместе время, возможность лучше узнать друг друга? Непонятны причины, по которым мы внезапно, порой совершенно неожиданно переходим с «вы» на «ты».

Протянув ей пакет с гамбургерами, я сказал:

– У меня к тебе одна просьба. Я хочу, чтобы ты, как профессионал, поискала и нашла кое-что, что прольет свет на преступление.

Девушка сразу остыла и спросила заинтересованно:

– В чем же должен проявляться мой профессионализм?

– В поиске по интернету!

– Какая просьба?

– Доставай свой планшет.

Я уже и раньше не раз говорил, что девица была исключительно любопытна. Я рассказал ей, что мне требовалось. А требовалось мне найти в фейсбуке «страницы» людей, которые в тот вечер были приглашены в дом Арзу, и посмотреть, не «постили» ли они в тот вечер фотографии. Это важно, объяснил я, потому что может дать нам одно очень важное доказательство. Я помнил имена некоторых гостей. Все они были известными людьми, и найти их в интернете не составляло труда.

Ее тонкие пальцы побежали по клавиатуре айпада с поразительной скоростью. От этой скорости пальцы ее казались почти невидимыми, подобно парящим над клавишами пальцам пианиста.

– Знаете, – сказала девчонка через некоторое время, – у большинства страницы закрыты для посторонних, выудить фотографии будет не так-то просто.

– Я в этом ничего не понимаю, – пожал я плечами. – Но уверен, ты найдешь выход.

Люди моего поколения, привычные к пишущим машинкам, привыкли сильно ударять по клавишам. Представители ее поколения касались экрана очень легко, что, конечно же, позволяло развивать им большую скорость. Мир интернета был знаком им так же прекрасно, как и собственная спальня; они способны разговаривать одновременно с несколькими людьми, не путаясь в разговоре; они способны были мгновенно добывать нужную информацию.

Как я и предполагал, поиски продолжались недолго. Через несколько минут все фотографии были у меня перед глазами. На этих цветных, очень четких снимках Арзу с друзьями была счастлива: несомненно она собиралась жить вечно, до конца мира. В руках у всех были бокалы с вином. На одной из фотографий Арзу левой рукой обнимала какого-то мужчину с тонкими чертами лица. Важная деталь, которую я искал, бросалась в глаза – золотая цепочка с подвеской в виде птицы на замочке. Я не мог ошибиться. Найденное мной возле будки Кербероса золотое украшение, которое сейчас лежало у меня в кармане, в тот злополучный вечер украшало изящную шею Арзу. Однако на фотографиях, снятых полицейскими, его не было.

Интересно, что же произошло с украшением, прежде чем оно оказалось у Кербероса, а потом у меня в кармане? Как оно вообще оказалось здесь?

В тот момент я впервые задумался о словах девчонки, которая застала меня ночью в саду с командирским ножом. Неужели я страдаю нарушениями памяти? Неужели память могла покинуть меня в тот вечер? Такое вообще возможно? Я засунул руку в карман пиджака, и холод лежавшей там вещи подтвердил, что да, возможно, однако разум мой отказывался с этим соглашаться. Я отчетливо помнил каждую секунду, проведенную тем вечером дома у Арзу, а особенно хорошо помнил то, как вышел из ее дома и дошел до своего. Я помнил каждую деталь: прохладный ветер, овевавший мне лицо; ямку, в которую я неловко ступил в темноте; безумные прыжки сидящего на звонкой цепи Кербероса. Кроме того, перед глазами стояла картинка отъезжающих от дома машин гостей. Я все помнил совершенно отчетливо.

– Вы о чем-то задумались, – произнесла девчонка. – О чем вы думаете? Фотографии что-то напомнили?

Я подумал, что если не дам никакого объяснения, это будет странно. Поэтому я указал на шею Арзу и сказал:

– Вся причина в этом украшении! Как видишь, на протяжении всего вечера золотая цепочка с подвеской в виде птицы на замочке была у Арзу на шее, однако на фотографиях, сделанных полицейскими, которые я сегодня утром просматривал в прокуратуре, цепочки нет.

– Значит, убийца, расправившись с Арзу, забрал цепочку! – воскликнула журналистка.

– Да, – согласился я. – Кажется, так и есть.

Я не сказал ей, что нашел украшение и что оно у меня в кармане. Не знаю, почему я ей этого не сказал. Я не боялся, что этот факт поставит меня в положение обвиняемого или, по меньшей мере, подозреваемого, но почему-то говорить мне об этом не захотелось.

– Можно, я напишу об этом в газету? – спросила девушка. – Фотографии тоже опубликую. Это отличная новость.

Я подумал, что господин прокурор непременно прочитает заметку и очень на меня разозлится за то, что я скрыл от него эту деталь, но мне было совершенно все равно. Даже если он еще раз решит меня арестовать – пусть арестовывает. Настоящее или будущее меня совершенно не беспокоило. Я вообще не умел никогда беспокоиться. Я всегда был совершенно равнодушен ко всему и ко всем, ко всему миру, ко всем людям, ко всем событиям.

– Пиши в свою газету, что хочешь, – сказал я.

Девчонка рассказала, что утром приходила Хатидже-ханым, они вместе убирали дом и болтали, Хатидже-ханым сварила две чашки чудесного кофе с пенкой, угостила журналистку ореховым печеньем собственного приготовления, которое захватила из дома, так что они очень мило пообщались. Хатидже-ханым рассказала немало интересного об Арзу. Единственной печалью этой дамы был ее несчастный сыночек Мухаррем. Очень уж он ее огорчал. В Подиме ему нечего было делать, Хатидже-ханым спросила, не найдется ли ему в газете, где работает гостья, какой-нибудь совсем простой работы, типа «принеси-подай». У нее сердце разрывается глядеть на мальчика. Ох, не дай Аллах никому испытать таких страданий, как она с Мухарремом! Пока у других дети, сорванцы, бегают себе день-деньской, этот сидит, словно ангелочек, не от мира сего, склонив головку, и куда-то смотрит. Дети ведь никогда не примут в свою компанию такого птенчика со сломанным крылом. Ему и в школе-то учиться не разрешили. Чиновник в отделе образования, вот уж гяур-то истинный, покарай его Аллах, велел ей отправить бедного Мухаррема в школу для умственно отсталых, в дальние края. Награди Аллах Ахмед-бея за то, что он, по крайней мере, английскому языку учит бедняжку.