Чахотка. Другая история немецкого общества - Ульрике Мозер

С диагнозом «здоров» пациент возвращался к прежней жизни, прежнему нездоровому окружению, тяжелому вынужденному труду, и ему снова приходилось голодать. «Железная необходимость, невозможность дольше находиться далеко от семьи пригнали меня, в конце концов, снова в рабочий квартал, на фабрику», — писал Бромме[599]. У него не было выбора. В течение двух лет после пребывания в больнице здоровье его снова ухудшилось, и его еще раз поместили в лечебницу, откуда его снова выписали при тех же обстоятельствах, и он опять вернулся на фабрику. Во время третьего пребывания в больнице Бромме написал свою биографию.

Случаи удачной терапии, которыми так гордились страховые общества, были исключительно редки. Исследования среди рабочих, вернувшихся из больниц на фабрики, также задокументированные страховщиками, давали совершенно иную статистику[600]. После окончания терапии 81 % пациентов, проходивших лечение в 1908 году, были признаны выздоровевшими. В конце 1909 года лишь 66 % из них были трудоспособны, через пять лет после окончания лечения — 48 %. От 30 до 50 % пациентов умирали в течение пяти лет после пребывания в больнице[601].

Противоречие между необходимостью и реальностью было колоссально. Поэтому больницы видели свое назначение не столько в лечении пациентов, сколько в профилактике инфекционного заболевания, воспитании у больных гигиеничного образа жизни, а это имело смысл только для легких больных, у которых была надежда на выздоровление. Гигиеническое воспитание ставило во главу угла профилактику туберкулеза, ответственность больного за свое состояние и за то, чтобы он не заражал окружающих[602].

Лечебницы объявили своей задачей общую гигиену и чистоту — чистоту жилища, одежды, здоровое питание, отказ от вредных привычек[603]. То, что промышленным рабочим казалось роскошью, должно было показать им необходимость не только нравственной и физической гигиены, но и буржуазного образа жизни и буржуазных ценностей как таковых.

Целью лечения в больнице стало «воспитать из невежественного, туповатого и недалекого, поверхностного и легкомысленного заурядного человека толпы, измученного тяжелым трудом и нуждой, энергичную, жизнерадостную, просвещенную и гигиеничную личность, образцово дисциплинированного легочного больного»[604].

День пациентов был расписан по минутам. Пациент должен был «приучиться к тому, чтобы по звонку являться к обеду и настроить чувство голода на определенное время»[605]. Гигиеническое воспитание ставило целью вернуть пациенту трудоспособность, а для этого необходим здоровый образ жизни. «Конечно, врач настраивал нас на то, чтобы и после выписки из больницы мы соблюдали чистоту, гигиену тела, мылись, достаточно питались, избегали пить алкоголь и почаще меняли рубашки», — писал Бромме[606].

Вскоре после того, как Роберт Кох открыл бациллу туберкулеза, наука, в первую очередь благодаря работам Георга Корнета, определила, что главный путь заражения туберкулезом — отхаркивание больных. Так, Корнет писал, что «инфекционная опасность туберкулезных больных — в небрежном отхаркивании мокроты»[607].

В больнице пациента учили отхаркивать так, чтобы здоровые не контактировали с мокротой и слюной. Чахоточные больные обучались «правильно кашлять» и иметь в виду, что бацилла передается также при говорении и поцелуе[608]. В одном туберкулезном справочнике 1911 года сказано: «Пребывание в больнице дает прежде всего методы большого профилактического значения, воспитывает у больного дисциплину кашля и отхаркивания, больной будет выписан обученным, а это равно победе над источником инфекции»[609].

Вскоре борьба против мокроты перестала быть только миссией больниц, став целью общественных кампаний за профилактику туберкулеза. Общественность должна была усвоить, что «плевать как попало» и «отсутствие дисциплины кашля» — опасно[610]. В крупных городах прошла кампания против плевания и «дурного народного обычая» отхаркивать повсюду свои слюну и мокроту. Даже наступать на плевки на земле считалось опасным, потому что заразу можно разносить и на подошвах обуви.

Противоплевательная кампания требовала расставить везде общественные плевательницы. Прусское правительство и берлинская полиция тут же выполнили требование, прочие регионы Германии подхватили идею. Общественные учреждения были оснащены плевательницами — школы, больницы, министерства, конторы и бюро, управления, фабрики, церкви, вокзалы, вагоны поездов. Повсюду таблички запрещали плевать на землю[611]. Одновременно распространялись пропагандистские листовки, памятки, читались лекции, проходили специальные уроки в школах, раздавали фотографии, устраивали выставки и театральные постановки на тему гигиеничного плевания[612].

Больных обязали к исключительной гигиене. Жилье, одежда и тело должны были содержаться в чистоте. «Руки, включая ногти, зубы и вся полость рта должны быть основательно и часто мыты. Класть пальцы в рот или засовывать в нос, а также царапать ногтями лицо — недопустимо! Одежду также следует содержать в чистоте! Сухую уборку следует заменить влажной, при необходимости следует провести обработку раствором соды или горячим жидким мылом», — предписывала берлинская противотуберкулезная листовка 1900 года[613]. Всё, до чего дотрагивался больной, что надевал, на что дышал, необходимо было тщательно промыть.