До февраля - Шамиль Шаукатович Идиатуллин

Ну ты экстремал вообще. А ножик зачем, вскрывать будешь? В зале тоже? Аньк, я тебе вообще-то крылышки притащила, чтобы ты успокоилась, с утра подорвалась специально. Аньк. Аньк, ты чего?

Аня стояла посреди комнаты, бессильно свесив руки с нелепым оружием, и ревела. Ее запала хватило, чтобы осмотреть комнату и даже сунуться в шкаф и под диван, а больше спрятаться было негде, и тут запал пропал, ее отпустило, вскрыло и накрыло.

Она ревела минут двадцать: стоя, затем сидя под одеялом и сперва отталкивая кружку с какао, потом потягивая его, а потом и обгладывая скользкие от слёз крылышки, ведь Софье проще покориться, чем отбиться от нее, и рассказывала как могла, потому что это же Софья, от нее не отвяжешься. А Софья успокаивала, тут же сама начинала психовать и бегать по комнате, разыскивая следы чужого присутствия, пыхтела, пытаясь уловить чужой запах, полностью уже выветрившийся, ползала по полу, высматривая отпечатки чужих подошв, успокаивалась сама, переходила к рассказу о том, как мощным усилием воли поднялась спозаранку, чтобы подогреть нервную соседку утренней вкусняшкой – всё-всё, не буду больше «вкусняшка» говорить, мерзкое слово «вкусняшка», да? – и вот вам здрасьте.

– А дверь ты закрыла? – спросила Аня сипло.

– Я вконец овца, что ли? – оскорбилась Софья. – Как всегда, на два оборота.

– Ну, может, чтобы меня не будить, не щелкать, – пробормотала Аня.

– Блин. У меня это на автомате: ухожу – два раза щелк-щелк, прихожу – два раза щелк-щелк, – раздраженно сообщила Софья, направляясь к двери для пущей наглядности: – И потом дверь дергаю, вот так: щелк…

Она замолчала, глядя на головку накладного замка, который не пожелал поворачиваться у нее в руке, и потянула ее к себе.

Дверь мягко открылась.

Аня зашарила по полу, разыскивая оброненный нож.

Софья высунулась на площадку, быстро огляделась, послушала, торопливо захлопнула дверь, сделала щелк-щелк и бодро объяснила:

– А тут отвлеклась просто, ты же орешь там запертая.

Аня не стала напоминать, что орать начала после того, как Софья разделась и сгрузила покупки на кухне. Она просто подумала, что надо вместе с Софьей поставить свечку или что уж там делается в благодарность за то, что Аня не заорала сразу, что Софья не заскочила в комнату и что не напоролась на того, кто там стоял, а позволила ему тихонько выйти.

Аня спросила без особой надежды:

– Ты очки мои не видела?

Софья вскинулась и заверила:

– Ща найдем.

Очки нашлись через десять минут в Анином рюкзаке, в который Аня накануне вечером тщательно упаковала рукопись.

Рукописи в рюкзаке, конечно, не было.

Глава вторая

– Ну где она там? – раздраженно спросил Андрей и снова отодвинул от себя телефон, который чуть не сбил кипу разбухших пластиковых файликов.

– Конфетку скушай, подобреешь, – посоветовала Наташа, поправляя стопку с вычитанными материалами номера. – Тут тебе не мусарня, тут люди вдумчивые, не лают, не кусают и с самого рассвета задравши хвост не бегают. К двенадцати появится. Сейчас сколько? Без десяти. Сейчас прибежит и будет до девяти-десяти сидеть. Газет не осталось, но традиции следует чтить и режим держать даже в постгазетную и ковидную эпоху.

Эпоху и поху, явно хотел сказать Андрей, подумал, все-таки взял конфетку, развернул, закинул в пасть и расплылся в улыбке.

– Хорошо живем, а? – сказал он. – Конфеты швейцарские жрем, вино французское пьем, а всё недовольны.

– Шинель английский, табак японский, – пробормотала Наташа, украдкой взглянув на часы.

Все-таки странно, что Ани до сих пор нет. Не к двенадцати она приходила, как большинство редакционных, а на полчасика раньше – потому, видимо, что дома ничего не держало.

Надо, кстати, спросить, где она живет: в общаге или снимает. То, что Аня не сарасовская, а откуда-то из области, Наташа запомнила, а до подробностей как-то дело не дошло.

Андрей потянулся за следующей конфеткой, и Наташа всполошилась:

– Братец Лис, не голоден ли ты, а? Не завтракал, что ли?

– Ага, отпустят меня не жрамши, – сказал Андрей. – Мы же здоровые ребятки, у нас же кашки.

Он передернул плечами и скривился.

– Творожком догонишься? – предложила Наташа. – У меня тут стратегические постоянно пополняемые запасы.

Вместо того чтобы начать отругиваться или жаловаться, Андрей улыбнулся, прищурился отчасти от солнца за окном, отчасти вроде как всматриваясь, и легонечко повел костяшками пальцев у Наташиного виска, едва касаясь будничной укладки.

– Выключатель ищешь? – осведомилась Наташа, замерев. Жест брата был знакомым.

Андрей поморгал и убрал руку, и тогда Наташа вспомнила: он это называл светоарфой. Когда мама задерживалась на дежурстве, Наташа должна была кормить и укладывать Андрейку самостоятельно. Это случалось не то чтобы часто, но регулярно. Ужинал братец уже тогда без восторга, зато спать ложился с удовольствием. Потому что очень любил слушать Наташу. Она читала вслух, пересказывала прочитанное или сочиняла что-то на ходу, сидя на полу рядом с тахтой Андрейки, а он, не отрывая сонного взгляда, водил костяшками у виска старшей сестры, перебирая подсвеченные ночником волосы, будто струны. И придумывал, какая мелодия раздается при этом. Разок он даже начал гудеть эту мелодию более-менее в такт Наташиному рассказу. Так себе мелодия была, честно говоря, простенькая и похожая сразу на несколько мультзаставок, но вроде не цельнопертая.

В музыкалку тебя отдам, пригрозила Наташа, и Андрейка тут же перестал напевать, а потом и водить костяшками по волосам. А Наташа твердо решила, что не брат, так сын ее от музыкалки точно не увернется.

Не срослось. И даже не родилось.

Ну и не жалко. Почти.

Наташа вздохнула и подняла брови, с интересом рассматривая дверь, которая распахнулась после короткого стука. В двери стояла округлая пригожая девица довольно грозного вида.

– Здрасьте, – сказала она. – Можно?

Кто ты, прекрасное дитя, собралась поинтересоваться Наташа, но девица уже добавила, чуть повернувшись:

– Пошли-пошли, всё уже.

За ее спиной набычилась зареванная Аня.

– Так, – сказала Наташа. – Аня, что случилось?

И Аня, как по команде, заплакала.

Глава третья

Конечно, он ей не поверил.

Наташка тоже не поверила, но в обычной своей манере принялась смягчать, микшировать и примирительно бурчать. Как будто здесь был повод примирять. Как будто это Андрей, а вовсе не излишне деятельная его старшая сестра, чего-то тут добивался, а теперь обломился по полной. Как будто это Андрею дальше предстояло работать с истеричной малолеткой, которая навыдумывала чушь какую-то, а теперь неумело съезжала с темы, и всё через «кажется» и «не уверена».

Больше всего раздражало упорство, с которым малолетка и ее разбитная соседка, типичная такая пара «дерзкая красотка и ее некрасивая запуганная подружка», парили занятым людям мозг фантазиями о