Убийство из-за книги - Рекс Стаут

С неделю или около того у меня не было никаких намерений в отношении Джоан Уэлман или Рейчел Эйбрамс, но затем я вдруг начал беспокоиться. Одна из них перепечатала рукопись, а другая ее прочла. Суд над О’Мэлли и присяжным заседателем и процедура отстранения О’Мэлли от практики были полностью отражены в газетах всего лишь год назад. Что, если одна из этих женщин, а то и они обе заметили сходство между событиями реальными и вымышленными из романа Дайкса? Что, если они уже сказали кому-то об этом или при случае скажут? Они, конечно, представляли меньшую опасность, нежели Дайкс, но тем не менее сбрасывать их со счетов не приходилось.

Все чаще и чаще я задумывался о них и наконец решил кое-что предпринять. Тридцать первого января, в среду, я позвонил Джоан Уэлман на работу. Я назвался Бэйрдом Арчером и предложил заплатить ей за советы, которые она могла бы мне дать в отношении моего романа, и попросил встретиться в пятницу в половине шестого вечера. Мы встретились в «Рубиновой комнате» в «Черчилль-отеле», выпили и побеседовали. Она оказалась приветливой и интеллигентной женщиной, и я уже начал думать о том, что у меня не хватит сил причинить ей боль, как вдруг она ни с того ни с сего заметила, что содержание моего романа удивительно напоминает реальные события, имевшие место здесь, в Нью-Йорке, год назад. Она сказала, что не уверена, помнит ли фамилию лишенного практики адвоката, кажется, О’Мара, и спросила, не помню ли я.

Нет, не помню, ответил я. И объяснил, что, задумывая роман, я, по-видимому, сам того не сознавая, обратился к событиям из реальной жизни. Насколько ей помнится, отозвалась она, из газет не следовало, что О’Мара предал один из своих компаньонов, и было бы интересно заняться расследованием и выяснить, не помогло ли мне мое подсознание не только повторить напечатанное в газетах, но и интуитивно проникнуть в то, что никогда не было опубликовано. Мне этого было более чем достаточно.

Пока мы ужинали, я старался уговорить ее поехать ко мне в Бронкс, чтобы еще раз взглянуть на рукопись. Я пережил неприятный момент, когда она спросила, почему я, обитая в Бронксе, попросил писать мне до востребования на почтовое отделение в Клинтон-стейшн, но я нашел ответ, который ее удовлетворил. Она сказала, что поедет со мной за рукописью, но дала мне понять, что в квартиру подниматься не будет. Меня беспокоило, что я предложил ей встретиться в таком людном месте, как «Рубиновая комната», но ни она, ни я никого из знакомых там не приметили, поэтому я решил осуществить задуманное.

Мы сели в машину у входа в «Черчилль» и поехали в направлении Вашингтон-Хайтс. Там в одном из переулков все произошло столь же просто, как и с Дайксом. Я сказал, что лобовое стекло запотело изнутри, и полез в задний карман за носовым платком, а на самом деле взял в руку гаечный ключ и нанес ей удар по голове. Она не издала ни звука. Я попытался посадить ее, но не сумел и потому перетащил назад и положил на пол. По дороге к Ван-Кортленд-парку я несколько раз останавливался, чтобы посмотреть на нее. Один раз она зашевелилась, и мне пришлось нанести ей еще один удар.

В парке я въехал в глухую, безлюдную аллею, но, поскольку было только десять вечера и могло получиться так, что в самую ответственную минуту даже сейчас, в феврале, на ней появится какая-нибудь машина, я выбрался из парка и еще часа два ездил по городу, а потом снова вернулся в парк. Риск был сведен к минимуму, и, кроме того, я все равно должен был на него пойти. Я вытащил ее из машины, положил на землю ближе к обочине, переехал и быстро скрылся оттуда. Только проехав несколько миль, я остановился у фонаря и посмотрел, не осталось ли на машине пятен крови или еще чего-нибудь, но переезжал я ее медленно и осторожно, а потому машина оказалась совершенно чистой.

Я отложил письмо, посмотрел на часы и увидел, что уже 9.35. В Пеории, штат Иллинойс, было 8.35, и Джон Р. Уэлман, судя по распорядку дня, который он мне дал, уже был у себя на работе. Я снял телефонную трубку, заказал его номер и вскоре заговорил с ним:

– Мистер Уэлман? Арчи Гудвин. Я обещал позвонить, как только что-нибудь прояснится. Корриган, старший компаньон из той юридической конторы, был найден вчера вечером мертвым на полу собственной квартиры с дыркой в голове. Рядом валялся пистолет. Я…

– Он что, застрелился?

– Не знаю. Лично я думаю, что да. Я бы сказал, что картина проясняется, но решаю не я, а мистер Вульф. Я звоню вам только потому, что обещал. Исходя из обстановки на данную минуту, больше мне сказать нечего. Мистер Вульф занят у себя наверху.

– Спасибо, мистер Гудвин. Большое вам спасибо. Я еду в Чикаго, а оттуда лечу к вам. По приезде в Нью-Йорк я вам позвоню.

– Прекрасно, – ответил я, повесил трубку и опять взялся за чтение:

В живых оставался только один человек, знавший содержание рукописи, – Рейчел Эйбрамс, которая ее перепечатывала. Логика подсказывала мне, как следует поступить.

Еще три месяца назад я ни разумом, ни сердцем не мог заподозрить в себе потенциального убийцу. По-моему, я знал себя, по крайней мере, не хуже, чем большинство людей. Я понимал, что в самооправдании того, что я причинил О’Мэлли, есть элемент софистики, но без этого интеллектуального источника ни один человек не способен сохранить чувство собственного достоинства. Во всяком случае, я стал совершенно другим после того, как сбросил в воду тело Дайкса. В то время я этого не понимал, зато теперь знаю. Перемена была не столь разительной в мыслях, сколько в душе. Если процесс подсознательного вообще может быть выражен в терминах рациональных, то процесс, происходивший у меня в душе, можно разложить на следующие составляющие: а) я хладнокровно убил человека; б) я не менее порядочный и гуманный человек, чем прочие люди, и уж ни в коем случае не злой и не извращенный, а потому в) традиционное восприятие акта совершения убийства не является имеющим законную силу и безнравственным.

Я не имел права позволить себе испытать отвращение к мысли о расправе с Джоан Уэлман, во всяком случае такое, что могло бы удержать меня от дальнейших действий, ибо если считать ее гибель морально неприемлемой, то как оправдать убийство Дайкса? После смерти Джоан Уэлман я перестал сомневаться. Теперь, при наличии достаточного мотива, я был способен на убийство любого числа людей, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.

Поэтому, замышляя расправу над Рейчел Эйбрамс, я раздумывал только над тем, насколько в этом есть необходимость и можно ли ее осуществить, не подвергаясь излишнему риску. Необходимость есть, решил я. Что же касается риска, то я положился на обстоятельства. В этом случае я не мог использовать тот же фокус, какой использовал с Джоан Уэлман, поскольку она знала Дайкса как Бэйрда Арчера. Мой план оказался настолько прост, что его и планом-то нельзя было назвать. В один прекрасный, но дождливый день я без приглашения явился к ней в офис. Если бы она была не одна или возникло какое-либо другое непредвиденное обстоятельство, мне пришлось бы удалиться и придумать иной способ действий. Но весь ее офис, оказалось, состоял всего из единственной комнаты, в которой она была одна. Я сказал ей, что мне нужно кое-что перепечатать, и, приблизившись, якобы чтобы показать текст, схватил ее за горло, а после того, как она потеряла сознание, открыл окно, поднял ее и бросил вниз. К сожалению, у меня не было времени искать, не сохранился ли у нее еще один экземпляр рукописи Дайкса. Я выбежал из офиса, спустился по лестнице на этаж ниже и там сел в лифт. Когда я выбрался из здания, тело ее лежало на тротуаре, а вокруг уже собиралась толпа. Через три дня, когда я с моими компаньонами пришел к Вам, я узнал, что опередил Вашего Гудвина не более чем на две минуты. Значит, счастье на моей стороне, решил я, несмотря на то что Гудвину удалось найти в ее финансовом реестре имя Бэйрда Арчера. Застань он ее в живых, он бы узнал содержание рукописи.