Убийство из-за книги - Рекс Стаут

К тому времени, когда мы впервые явились к Вам девять дней назад, я понял, что мне грозит опасность, но был убежден, что сумею ее предотвратить. Вам стало известно о Бэйрде Арчере и рукописи, Вы поняли, что вся эта история связана с Дайксом и, следовательно, с нашей конторой, – но не более того. Вы заметили пометку «Пс. 145–3», сделанную моей рукой на его заявлении об увольнении, и правильно ее расшифровали, что мне почти ничем не грозило, ибо кто угодно мог легко подделать мой прямой, ровный почерк, и мои компаньоны дружно помогли мне убедить полицию, что Вы сами, наверное, сделали эту пометку в попытке обмануть нас.

В среду, когда мы получили письмо от миссис Поттер, мне и в голову не пришло, что Вы имеете к этому какое-либо отношение. Я счел это смертельным ударом, нанесенным судьбой в самый неподходящий момент. Письмо принесли мне, но поскольку оно было адресовано не кому-то лично, а в контору, то наш клерк, обрабатывающий почту, прочел его, и поэтому я вынужден был показать его моим компаньонам. Мы обсудили сложившееся положение и пришли к единодушному выводу, что одному из нас следует лететь в Калифорнию. Мы разделились во мнении, кому именно следует лететь, но, как старший компаньон, я настоял на своей кандидатуре. Никто не стал со мной спорить, и я вылетел первым же рейсом.

Что произошло в Калифорнии, Вам известно. Я пошел на риск, но считал себя в относительной безопасности, пока не очутился в номере Финча, где вместо него встретил Гудвина. С этой минуты мое положение стало безысходным, но я пока отказывался сложить оружие. Я понял, что с помощью Гудвина Вам стало известно содержание рукописи, а значит, и мое предательство по отношению к О’Мэлли, но тем не менее полагал возможным избежать обвинения в убийстве. Всю ночь в самолете, сидя всего лишь в нескольких футах позади Гудвина, я обдумывал все возможные ходы и способы действий.

Из Лос-Анджелеса я позвонил одному из своих компаньонов, и они все собрались у нас в офисе, когда я утром приехал туда прямо из аэропорта. Они пришли к единодушному мнению посетить Вас и потребовать изложить содержание рукописи. Я настаивал на ином образе действий, но переубедить их не сумел. Когда мы пришли к Вам, я был готов к обвинению меня в доносе на О’Мэлли, предполагая, что Вы расскажете нам о рукописи, но вместо этого Вы нанесли мне очередной удар. Вы ничего нам не рассказали, заявив, что не совсем готовы к действиям и что Вам требуются еще кое-какие подробности. Для меня это означало только одно: Вы не хотите обнародовать мой донос на О’Мэлли до тех пор, пока не будете готовы использовать этот факт как доказательство для обвинения меня в убийстве, и Вы не высказались бы таким образом, если бы не были уверены, что будете вот-вот готовы. Какие именно подробности Вам требовались, я не знал, но это не имело значения. Я не сомневался, что либо я уже у Вас в руках, либо вскорости буду.

Мои компаньоны решили еще раз все обговорить за обедом, но я, сославшись на усталость, поскольку провел ночь в самолете, поехал домой. Снова заработала подкорка, ибо, к крайнему моему удивлению, мною вдруг завладело навязчивое желание покончить с собой. Я не стал с ним бороться. Я решил покориться ему. Но я еще не пришел к окончательному выводу, оставить ли Вам рассказ о моей беде и о причинах, приведших к ней. Я сел за письмо, которое писал несколько часов. Сейчас я прочту его и решу. Если я его пошлю, то только Вам, поскольку Вы стали причиной моей смерти. Больше всего меня интересует, чем мотивированы мои поступки, что заставляет меня написать это письмо и послать его именно Вам, а не кому-нибудь другому? Но начни я об этом рассуждать, мне никогда не закончить письма. Если я все-таки пошлю его Вам, то знайте, что я не пытаюсь подсказать Вам, что с ним делать, поскольку Вы все равно поступите как сочтете нужным. Вот и я делаю то же самое: поступаю так, как считаю нужным.

Вот и всё. Я собрал страницы, сложил их и засунул в конверт, а потом встал и поднялся на три пролета в оранжерею. Вульф был в питомнике, где разглядывал корни нескольких дендробиумов, которые он вытащил из горшков.

– Вам следует это прочесть, – сказал я, протягивая ему конверт с письмом.

– Когда спущусь.

– В одиннадцать придет Кремер. Если вы будете читать письмо при нем, он разозлится. Если же поговорите с ним не прочитав письма, я предпочитаю не присутствовать.

– О чем там говорится?

– Корриган полностью признается в доносе на своего компаньона О’Мэлли и в трех убийствах. Приводит подробности.

– Хорошо. Только помою руки.

Он подошел к раковине и открыл кран.

– Это, – сказал Вульф инспектору Кремеру, – не только совершенно правильно по существу, но и грамотно изложено.

Он держал в руках принесенную Кремером машинописную запись разговора с сержантом Орбаком, когда мы докладывали о том, что сказал нам по телефону Корриган, прежде чем выстрелить в себя.

– Вы, наверное, держали трубку параллельного аппарата, а, Гудвин? – посмотрел на меня Кремер. – И тоже слышали Корригана?

Кивнув, я встал, взял бумагу у Вульфа, прочел ее и отдал обратно.

– Все правильно. Именно так он и сказал.

– Я хочу, чтобы вы оба подтвердили это письменно.

– Охотно, – согласился Вульф.

Кремер сидел в красном кожаном кресле с таким видом, будто устроился в нем надолго.

– Кроме того, – почти дружелюбно добавил он, – желательно, чтобы Гудвин написал подробное объяснение по поводу своей поездки в Калифорнию. Но сначала мне хотелось бы услушать его устный отчет.

– Нет, – твердо сказал Вульф.

– Почему нет?

– Из принципа. У вас появилась дурная привычка не просить нас, а требовать. Мне это не нравится.

– Его действия в Калифорнии, на мой взгляд, явились причиной самоубийства.

– Докажите.

– Еще чего! – прорычал Кремер. – Ладно, прошу, и не от себя лично, а как сотрудник полиции Нью-Йорка.

– Отлично. Обнаружив сделанную рукой Корригана пометку на заявлении Дайкса, которую его компаньоны и вы приняли за мистификацию, я счел, что будет только справедливо свести счеты и в самом деле совершить мистификацию. Мне хотелось…

– Значит, вы продолжаете настаивать, что эта пометка сделана Корриганом?

– Нет, я никогда этого не утверждал. Я только отвергал обвинение в том, что пометка сделана либо мистером Гудвином, либо мной. Я решил доказать, что в юридической конторе кто-то имеет непосредственное отношение к рукописи Бэйрда Арчера, а следовательно, и к убийствам. Дальше рассказывай ты, Арчи.

– Есть, сэр. Все как на духу?

– Да.

Будь я с Кремером наедине и вели он мне рассказать все как на духу, я бы изрядно над ним потешился, но в данных обстоятельствах решил от шуток воздержаться. Я изложил ему все, что было, аккуратно и подробно, начиная с моего приезда в «Ривьеру» и кончая последним взглядом, брошенным на Корригана в Ла Гуардия, где он бежал на такси. Когда я закончил свой рассказ, он задал мне несколько вопросов, на которые я тоже дал четкий ответ.