Убийство из-за книги - Рекс Стаут

– В таком случае проверьте все подробности, каждое слово. Хотите услышать, что, по-моему, следует сделать?

– Разумеется.

– Основной интерес сосредоточен на анонимном письме, сообщающем о проступке, совершенном О’Мэлли. Допустим, что его послал не Корриган, а кто-то другой. В этом случае признание может быть совершенно достоверным, за исключением одной немаловажной детали, а именно: кто его написал? Подлинный преступник, почуяв, что я уже к нему приближаюсь, решил сделать виновным Корригана, но не учел того, что для этого потребуется еще одно убийство. Поэтому прежде всего следует выяснить, Корриган ли донес на О’Мэлли. Для этого вам, разумеется, потребуется письмо, написанное в суд, или его фотостат и еще что-нибудь, напечатанное на машинке в «Клубе путешественников». А для этого следует выяснить, кто еще из их руководства конторы был частым посетителем этого клуба и имел доступ к пишущей машинке. Поскольку вы представляете власть, вам разузнать все это гораздо легче, чем мне.

Кремер кивнул:

– Что еще?

– Пока ничего.

– Что вы намерены делать?

– Сидеть на месте.

– В один прекрасный день наживете себе на заду мозоли. – Кремер встал, заметил на полу сигару, нагнулся, поднял ее и бросил в мою корзинку для бумаг. Манеры у него явно улучшались. Он направился было к двери, но, остановившись, обернулся: – Не забудьте то, что сказал вам Корриган по телефону. И кстати, как, по-вашему, звонил он сам или нет?

– Не знаю. Я ведь сказал, говорил он хриплым голосом и волновался. Может, это и вправду был он, а если нет, то для того, чтобы по телефону вас приняли за другого, особого таланта не требуется.

– Приму к сведению. Значит, не забудьте написать, что говорил по телефону Корриган или кто-то другой, что Гудвин делал в Калифорнии и как вы получили по почте это письмо. Сегодня же.

– Обязательно, – пообещал Вульф, после чего Кремер удалился окончательно.

Я посмотрел на часы.

– Как я вам уже говорил, часа три назад звонил Кастин, – доложил я начальству. – Он просил вас позвонить ему как можно скорее. Он хочет предупредить, что они намерены подать на вас в суд. Соединить вас с ним?

– Нет.

– Позвонить Сью, Элинор или Бланш и договориться о свидании?

– Нет.

– Придумать еще что-нибудь?

– Нет.

– Значит, все кончено? Значит, Корриган написал письмо и застрелился?

– Нет, черт побери. Нет. Бери блокнот. Приготовим Кремеру наши показания.

Ровно через двое суток, в одиннадцать утра в понедельник, инспектор Кремер снова был у нас.

За это время мы успели сделать многое. Я, например, подстригся, а заодно помыл голову. И провел несколько приятных часов с Лили Роуэн. Полчаса беседовал с нашим клиентом Уэлманом, который заехал к нам сразу после прилета из Чикаго и остался в Нью-Йорке в ожидании дальнейших событий. Я славно отоспался за два последних дня и прошелся до Баттери и обратно с остановкой в уголовном отделе полиции на Двадцатой улице, доставив им, как просил Кремер, наши показания. Я снял пять копий с той копии покаянного письма Корригана, которую, как мы договорились, нам прислал Кремер. Я ответил на три звонка Сола Пензера, переключив его на Вульфа и повесив по указанию Вульфа свою трубку. Ответил еще на тридцать – сорок телефонных звонков, ни один из которых вас не заинтересует. Выполнил кое-какие рутинные дела и шесть раз поел.

Вульф тоже не бездельничал. И тоже шесть раз поел.

Единственное, что мы не сделали, – это не прочли в газетах не подписанного Корриганом письма с признанием своей вины. Потому что его в газетах не было, хотя все они, разумеется, извещали о смерти выдающегося адвоката, пустившего пулю себе в висок, и вспоминали о других предшествовавших этому печальных событиях, связанных с возглавляемой им юридической конторой. По-видимому, Кремер хотел сохранить письмо с покаянием Корригана себе на память, пусть и без автографа.

В понедельник утром, усевшись в красном кожаном кресле, он объявил:

– Окружной прокурор готов квалифицировать смерть Корригана как самоубийство.

Вульф, сидя за столом, наливал себе пива. Он поставил бутылку на стол, подождал, пока пена осядет настолько, чтобы из наклоненного под углом стакана одновременно полилось пиво, а губы омочило пеной, поднял стакан и выпил. Он любил, чтобы пена обсохла на губах, но позволял себе это, только когда не было посторонних, поэтому вынул платок и вытер рот.

– Я, пожалуй, с ним согласен. – Кремер, приняв приглашение выпить пива, на что он соглашался крайне редко, держал стакан в руке. – Могу сообщить вам, как обстоят дела на сегодняшний день.

– Слушаю.

– Признание напечатано на машинке, которая имеется у него в квартире. Он пользовался ею уже много лет. Он всегда кое-что печатал сам, а потому у него дома был запас фирменных бланков и конвертов. Его секретарь, миссис Адамс, допускает, что в манере перепечатки и в самом тексте нет ничего, что могло бы вызвать сомнение, напечатано ли письмо им собственноручно.

– Допускает?

– Да. Она его защищает. Она не верит, что он донес на О’Мэлли или совершил убийство. – Кремер опустошил стакан и поставил его на стол. – Я мог бы рассказать вам еще многое про это письмо, но сомнений в том, что оно написано Корриганом, ни у прокурора, ни у меня нет. Нам не довелось опровергнуть ни одного из приведенных там фактов. Что же касается дат совершения убийств, то есть тридцатого декабря, второго февраля и двадцать шестого февраля, то, разумеется, мы проверили на этот счет не только Корригана, но и всех прочих. Проверка дает ему алиби на двадцать шестое, день убийства Рейчел Эйбрамс, но после тщательной проверки мы убедились в наличии неточности. Хорошо бы, конечно, будь он жив, еще раз перепроверить, прежде чем передавать дело в суд, где нам пришлось побороться бы с защитой, но, поскольку он мертв, значит, суда не будет. Проверить его алиби на четвертое декабря, когда, по его словам, он был вечером в офисе, нашел рукопись Дайкса и прочел ее, мы не можем. А больше проверять нечего.

– Как насчет остальных в эти же дни? – пробурчал Вульф. – Что показала проверка?

– У всех положение почти такое же, как у Корригана, уцепиться нам практически не за что. По-моему, я уже говорил вам, что ни у кого, кроме О’Мэлли, нет алиби на тот день, когда была убита Рейчел Эйбрамс. Он был в Атланте; к тому же, исходя из содержания рукописи, он вообще исключается. О нем говорилось только, что его лишили практики за подкуп присяжного, а, как всем известно, в этом никакой тайны нет. Если, конечно, вы не считаете, что в письме содержится ложь по поводу рукописи?

– Нет. В этом отношении я полностью доверяю написанному в письме.

– Значит, где был О’Мэлли, значения не имеет. – Кремер потянулся за бутылкой, вылил остатки пива себе в стакан и уселся поглубже в кресло. – Теперь насчет машинки в «Клубе путешественников». Она стоит в алькове возле рабочей комнаты, но была в ремонте месяца два назад. Это нас не обескуражило, поскольку в бумагах фирмы мы нашли две памятные записки, адресованные миссис Адамс и напечатанные Корриганом на этой машинке. Мы взяли оригинал анонимного письма в суд, информирующего о поступке О’Мэлли, и убедились, что оно было напечатано именно на этой машинке. Корриган от случая к случаю ею пользовался. Два-три раза в неделю он обедал в клубе, а по четвергам играл в бридж. Никто из его компаньонов не состоит в этом клубе. Двое из них, Кастин и Бриггс, обедали там раз-другой по приглашению Корригана, вот и все. Поэтому нам представляется…